“В настоящее время наука становится главной, - писал Л.Н.Толстой. - Но это противоречит истине, надо начинать с нравственности, остальное придет потом, более естественно, легко, с новыми, возросшими за это время силами”.

Наука, при всей ее важности, не является ни единственной, ни даже центральной сферой человеческой деятельности. Научное познание - по преимуществу только средство для решения обществом своих, многообразных проблем. Сводить все формы человеческой деятельности к такому познанию или строить их по его образцу не только наивно, но и опасно. Результатом подобного сведения были бы “супружество как точная наука” (так называется пьеса Б. Шоу), “игра в карты по-научному” (название итальянского фильма), воспитание детей по-научному, любовь “по науке” и даже милосердие, обоснованное по-научному.

Ранее речь шла о способах обоснования, применяемых в науке и в тех областях жизни, в которых центральную роль играет последовательное, доказательное рассуждение. Но даже систему научного знания нельзя утвердить исключительно аргументами. Попытка обосновать всякое научное положение привела бы к регрессу в бесконечность. В фундаменте обоснования лежит способ действия, конкретная практика.

Неоправданно распространять приемы обоснования, характерные для науки, на другие области, имеющие с нею, возможно, мало общего и убеждающие совсем иными средствами.

В художественном произведении не нужно специально доказывать, надо, напротив, отрешиться от желания строить цепочки рассуждении, выявляя следствия принятых посылок.

“Сила разума в том, - писал Б.Паскаль, - что он признает существование множества явлений, ему непостижимых; он слаб, если не способен этого понять”. Под “разумом” имеется, конечно, в виду аргументирующий, обосновывающий разум, находящий наиболее совершенное воплощение в науке.

Французский эстетик Ж.Жубер замечает об Аристотеле: “Он был не прав в своем стремлении сделать все в своих книгах научным, то есть доказуемым, аргументированным, неопровержимым; он не учел, что существуют истины, доступные одному лишь воображению, и что, быть может, именно эти истины - самые прекрасные”. И если это верно в отношении Аристотеля, занимавшегося прежде всего логикой и философией, то тем более не правы те, кто, “поверяя алгеброй гармонию”, хотят перестроить по строгому научному образцу идеологию, мораль, художественную критику и т. д.

“Человеческое сознание, - пишет советский математик Б.В.Раушенбах, - складывается из двух составляющих (соответственно левое и правое полушария человеческого мозга): рациональное (на нем держится наука, промышленность, здравый смысл и так далее) и иррациональное. Сейчас мы склонны ценить рациональное гораздо выше. Но это досадный - и, надеюсь, временный - перекос. Ценнейших человеческих качеств мы не досчитались бы, сводись человек к одному лишь рациональному началу. Такое понятие, как “милосердие”, рационально объяснить нельзя, потому что рациональное милосердие - это уже не милосердие... Собственно, вся нравственность иррациональна: когда вы поступаете вопреки своим интересам, это как раз и есть высокая нравственность”.

В этой позиции может вызвать возражение только использование термина “иррациональное” для обозначения всего того, что не входит в сферу рационального. Обычно под “иррациональным” понимается алогичное, несоизмеримое с рациональным мышление или даже противоречащее ему. Скажем, мораль не является рациональной в том же смысле, что и физика или биология, но мораль не противоречит разуму, она вполне согласуется с законами логики и нуждается в специальном обосновании.

Рациональные способы обоснования - незаменимое орудие человеческого разума. Но область их приложения не безгранична. Расширение ее сверх меры столь же неоправданно, как и неумеренное сужение. “Две крайности: зачеркивать разум, признавать только разум” (Б.Паскаль).