ЖИВЫЕ АБСТРАКЦИИ

Интересной и в общем-то нередкой логической (семантической) ошибкой является гипостазирование - опредмечивание абстрактных сущностей, приписывание им реального, предметного существования. Гипостазирование имеет место, когда, например, предполагается, что слову “лошадь”, помимо отдельных лошадей, соответствует особый предмет “лошадь как таковая”, имеющая только признаки, общие для всех лошадей, но не гнедая, не каурая, не иноходец, не рысак.

Немецкий писатель Й.Гебель написал рассказ-притчу “Каннитферштан”, на тему которой русский поэт В. Жуковский создал стихотворную балладу. В рассказе говорится о немецком ремесленнике, приехавшем в Голландию и не знавшем языка этой страны. Кого он ни пытался спросить о чем-либо, все отвечали одно и то же: “Каннитферштан”. В конце концов ремесленник вообразил себе особое всесильное и злое существо с таким именем и решил, что страх перед этим существом мешает всем говорить. По-голландски же “каннитферштан” означает “не понимаю”.

За внешней незатейливостью этого рассказа есть другой план. Всему, что названо каким-то именем или просто каким-то словом, напоминающим имя, приписывается обычно существование. Даже слово “ничто” представляется в виде какого-то особого предмета. Откуда эта постоянная тенденция к объективизации имен, к отыскиванию среди существующих вещей особого объекта для каждого имени? Так ведь можно дойти до поисков “лошади вообще” или даже захотеть увидеть “несуществующий предмет”.

Вот как объясняет механизм гипостазирования немецкий философ прошлого века Л.Фейербах: “...Всякое определенное существо или суждение есть определенное отрицание; если же я абстрагируюсь от этой определенности и мыслю чистое “не”, чистое отрицание само по себе как некое существительное, то я и получаю “ничто”. Ничто есть логическое или словесное отрицание, бог - логическое или словесное утверждение. И отрицание, и утверждение при этом овеществляются, персонифицируются, первое превращается в нечто не-сущее, как совокупность всего отрицательного, как бездна небытия; второе - в положительное существо, совокупность всего утвердительного; первое - как небытие, второе - как бытие. Бог есть высшее существо в утвердительном смысле, ничто - высшее в отрицательном смысле”.

Гипостазирование связано с абстрактными именами. Эту ошибку допускает, например, тот, кто считает, что кроме здоровых и больных существ есть еще такие объекты, как “здоровье”, “болезнь” и “выздоровление”. В “Оливере Твисте” Ч.Диккенса мистер Банби говорит: “Закон - осел, потому что он никогда не спит”. В этом сведении разнородных вещей к одной плоскости также можно усмотреть гипостазировапие.

“Инерция языка. Когда-то люди верили в духов, в заполненность ими всего и вся, в души деревьев, камней, топоров... - пишет психолог В.Л.Леви. - Как раз в те времена создавался язык, все обретало свои названия. И с той-то поры всякое существительное мы склонны представлять себе существом. Если не одушевленным, то все же каким-то предметом, какой-то штукой...

Как вы представляете себе Гипертонию? Я, например, не иначе как в виде нудной и требовательной тетки, с маленькими злющими глазками, тройным подбородком и торчащими усиками. Ходит за людьми, толстой лоснящейся ручищей, пахнущей селедкой, хватает за сосуды - и сжимает, и давит...”

Опасность гипостазированпя существует не только в обыденном рассуждении, но и в научных теориях. Гипостазирование допускает, к примеру, юрист, когда говорит об идеальных нормах, правах и т. п. так, как если бы они существовали где-то наряду с лицами и их отношениями. Эту же ошибку совершает этик, считающий, что “справедливость”, “равенство” и т. п. существуют в том же смысле, в каком существуют люди, связанные этими социальными отношениями.

Особенно часто гипостазированием, или, по выражению У. Куайна, “безответственным овеществлением”, грешат философы, мысль которых вращается в сфере самых высоких абстракций. Одного из них, превращающего любовь в “богиню”, и притом в “жестокую богиню”, высмеивает К.Маркс в “Святом семействе”: “...Он отделяет от человека “любовь” как особую сущность и, как таковую, наделяет ее самостоятельным бытием. Посредством такого процесса, посредством такого превращения предиката в субъект можно все присущие человеку определения и проявления критически преобразовать в фантастические отдельные существа и в самоотчуждения человеческой сущности”.

Гнпостазирование недопустимо в строгом рассуждении, где “удвоение мира” неминуемо ведет к путанице между реальным миром и миром пустых, беспредметных абстракций. Но оно успешно используется в художественной литературе, где такое смешение не только не страшно, по может придавать особый колорит повествованию: “писатель сочиняет ложь, а пишет правду”.

Мы привыкли к тому, что река имеет глубину, а предметы - тяжесть. У поэта И.Жданова, автора книги “Портрет”, свойства вещей оказываются более изначальными, чем они сами: “плывет глубина по осенней воде, и тяжесть течет, омывая предметы”, и даже “летит полет без птиц”. Поэтическая интуиция Жданова стремится перейти грань исчезновения вещей и уйти в мир пустых сущностей, чтобы сами эти сущности обрели зримые очертания:

Умирает ли дом, если после него остаются

только дым да объем, только запах бессмертный жилья?

Как его берегут снегопады,

наклоняясь, как прежде, над крышей,

которой давно уже нет,

расступаясь в том месте, где стены стояли...

Умирающий больше похож на себя, чем живущий.

В рассказе Т.Толстой “Поэт и муза” одним из действующих лиц оказывается скелет человека - так сказать, абстракция, отвлечение от живого человека.

“Гриша замолчал и недели две ходил тихий н послушный. А потом даже повеселел, пел в ванной, смеялся, только совсем ничего не ел и все время подходил к зеркалу и себя ощупывал. “Что это ты такой веселый?” - допрашивала Нина. Он открыл и показал ей паспорт, где голубое поле было припечатано толстым лиловым штампом “Захоронению не подлежит”. “Что это такое?” - испугалась Нина. И Гришуня опять смеялся и сказал, что продал свой скелет за шестьдесят рублей Академии наук, что он свой прах переживет и тленья убежит, что он не будет, как опасался, лежать в сырой земле, а будет стоять среди людей в чистом, теплом зале, прошнурованный и пронумерованный, и студенты - веселый народ - будут хлопать его по плечу, щелкать по лбу и угощать папироской; вот как он хорошо все придумал.

... И после его смерти она очень переживала, и подруги ей сочувствовали, и на работе ей прощали и пошли навстречу и дали десять дней за свой счет. И когда все процедуры были позади, Нина ездила по гостям и рассказывала, что Гриша теперь стоит во флигельке как учебное пособие, и ему прибили инвентарный номер, и она уже ходила смотреть. Ночью он в шкафу, а так все время с людьми”.

1