После трагедии Первой мировой войны 1914-1918 г.г. двадцатый век кажется многим одной неуловимой цепью моральных и физических несчастий. Они происходили независимо от быстрого роста благосостояния, особенно заметного в развитых странах, и стабильного научно-технического прогресса. Еще в 1945 г. Г.Дж.Уэллс - пророк ускоряющегося прогресса человечества, опубликовал свое мрачное завещание: “Разум на последнем издыхании” [1]. Упадок, наступивший впоследствии, кажется еще большим. Семидесятые годы были десятилетием исключительных тревог и потери иллюзий, причем к распространению холодной войны во .всем мире и опустошению, вызванному коллективизмом в Восточной Европе, большей части Африки, Азии и Латинской Америки, прибавились проблемы экологии и истощения природных ресурсов. Казалось, что демократия и господство закона, придававшее ей смысл, повсеместно перешли к обороне - даже в самой своей цитадели. Президент Картер открыто говорило “кризисе, поразившем нашу национальную волю прямо в сердце и душу, и подорвавшем наш дух... Эрозия веры в будущее грозит разрушением социальной и политической ткани Америки” [2].

И все-таки, в 80-х годах в делах человечества подул сильный ветер перемен. Набирая силу в течение целого десятилетия, в 90-е годы он сметал все на своем пути, оставляя после себя неузнаваемый пейзаж. Восьмидесятые годы стали одним из водоразделов современной, истории. Вновь воспрял дух демократии, вернув себе чувство собственного достоинства. На большей части планеты господство закона было восстановлено, а международный разбой обуздан и наказан. Организация Объединенных Наций и особенно ее Совет Безопасности впервые начали функционировать так, как предвидели ее основатели. Капиталистическая экономика буйно расцвела, и почти везде возросло признание того, что рыночная система не просто самый безопасный, а единственно возможный способ увеличения благосостояния и повышения жизненного уровня. Коллективизм провалился как интеллектуальное “Верую”, и процесс отказа от него начал развиваться даже в его цитаделях. Распался последний имперский конгломерат - сталинская империя. Сама советская система начала испытывать трудности, и ее умножающиеся проблемы подорвали как ее статус сверхсилы, так и желание.ее руководителей продолжать холодную войну. В начале 90-х. годов кошмар термоядерного конфликта уже отошел в прошлое, и мир начал выглядеть более безопасным, стабильным и особенно исполненным надежды. Каким образом дело дошло до этой драматичной контрреволюции?

Математическая модель Большого взрыва, при котором около 6-10 миллиардов лет назад материя начала расширяться из одной начальной точки, и все существенное произошло в первые двадцать минут, может быть продемонстрирована почти с тем же успехом, что и иудейско-христианская гипотеза, впервые описанная в первой главе Книги Бытия, на которую она очень похожа. В следующие три четверти века эмпирические знания о Вселенной накапливались с впечатляющей скоростью, особенно в 70-е и 80-е годы, когда данные исследований Космоса начали прибывать на Землю в огромных количествах. Измерение спектра фонового микроволнового излучения, заполняющего Вселенную, доказывает большую вероятность того, что Большой взрыв имел место [4]. Однако, как лаконично заметил один космолог, “наша Вселенная - просто одна из тысяч, возникающих время от времени” [5]. Как всегда, ясная картина первичных событий осталась неуловимой. И действительно, историк современности иногда поддается искушению сделать мрачное заключение, что прогресс разрушительно влияет на уверенность. В восемнадцатом и девятнадцатом веках цвет западного общества был убежден, что разум движет человечеством и прогрессом. Но одно из первых открытий нашей современности состояло в том, что разум в наших делах играет незначительную роль. Даже ученые не находятся целиком под его влиянием. Как печально отмечал Макс Планк:

Через три года после того, как Общая теория относительности была подтверждена работами Эддингтона и был положен конец понятию об абсолютном времени и пространстве, Людвиг Витгенштейн, одна из ключевых фигур нашего времени, опубликовал свой труд Tractatus Logico-Philosophicus, который в последующие десятилетия все больше разрушал веру в философию как руководство для человеческого разума.

Эмпирическое популярное знание, называемое обыкновенно “здравым смыслом”, было презрительно отброшено Бертраном Расселом как “метафизика дикарей” [8]. Но если академические философы считали, что мир населен дураками, то большая часть из них даже не пыталась просветить людей относительно глобальных проблем, и даже Рассел, писавший на подобные темы, проводил ясную разграничительную черту между своей популярной журналистикой и своей “серьезной” работой [9]. Негативная и деструктивная природа философии двадцатого века, ее мания к несостоятельности и ошибкам (многозначности) языка и, более всего, ее неспособность повернуться лицом к огромным проблемам, стоящим перед человечеством, были источником стыда лишь для немногих, пытавшихся преодолеть его, и особенно для Карла Поппера, который писал: “Я бы не сказал, что меня охватывает чувство гордости, когда меня называют философом” [10].

Какими будут последствия для теории истины, - спрашивал один встревоженный логик, - “...если принять нестандартную систему”? [14] Другой, рассматривая системы модальной логики, отмечал: “Человек начинает чувствовать себя все неспокойнее, чем больше вникает и изучает системы, принадлежащие к этому семейству, которое является семейством в буквальном смысле слова, так как обладает способностью к воспроизводству, размножаясь и порождая новые [логические] системы, без всякого ограничения” [15].

Willard Van Orman Quine (1908-) - американский философ и логик. Считал, что логика и язык эволюционируют, как инструменты исследования

В мире, в котором даже правила логики подверглись ревизии и уничтожению, не удивительно, что развитие современности не проходило по пути, который мог бы показаться поколению 1920 г. логичным. В истории важными являются не только те события, которые произошли, но и события, которые упорно не желали происходить. Выдающимся событием современности является то, что не исчезла религиозная вера. Для миллионов людей, особенно из передовых стран, религия перестала играть существенную или вообще какую-либо роль в их жизни. Способы, которыми заполнялся этот аакуум - фашизм, нацизм и коммунизм, опыты гуманистического утопизма, евгеника или политика здравоохранения, идеология сексуальной свободы, расовая политика и экологическая политика, составляют значительную часть содержания истории нашего века. Но для многих миллионов людей - фактически для преобладающей часта человечества - религия продолжает занимать центральное место в их жизни. Ницше, столь точно предсказавший мутацию веры в политический фанатизм и тоталитарную волю к власти, не мог предвидеть, что совсем .нелогично религиозный дух будет сосуществовать с секуляризацией и, таким образом, воскресит его умирающего Бога. То, что в 90-е годы выглядит старомодным и даже смехотворным, это не религиозная вера, а уверенное предсказание о ее кончине, сделанное когда-то Фейербахом, Марксом, Дуркхеймом и Фрейзером, Лениным,. Уэллсом, Шоу, Жидом, Сартром и многими другими.

К концу периода даже сам термин “секуляризация” стал спорным. Один профессор по социологии сердито писал: “Вся концепция представляет собой инструмент антирелигиозной идеологии, в которой ради полемических целей определяют “реальный” элемент в религии, после чего связывают его произвольно с идеей унитарного и необратимого процесса... [Секуляризацию] необходимо убрать из социологического словаря” [16].

В 80-х годах прошлого века секулярное движение на Западе, т.е. воинствующий атеизм, находилось в своем апогее почти одновременно со своим самым крупным соперником - протестантским нонконформизмом. Так что Ленин был скорее наследником, чем предтечей. Его секуляризационная программа была введена силой, а не доводами [17]. В 90-е годы созданные им атеистические музеи и кафедры научного атеизма стали просто историческими курьезами или были распущены и закрыты. Некогда влиятельные альтернативы религии, такие как позитивизм, исчезли почти бесследно, подтверждая замечание Джона Генри Ньюмана: “Истинная религия растет медленно, а если привилась, ее трудно искоренить, но ее интеллектуальные имитации не имеют корней - они вырастают внезапно и внезапно исчезают” [18]. Наверное, особенно впечатляющее доказательство этой истины находится в России, где после падения насажденной Лениным идеологии в атмосфере растущей свободы в 1989-1991 г.г. стало очевидным, что православие и католицизм уцелели вопреки атакам-режима, достаточно сильны и распространяются [19]. Во всем мире, где широко распространилась духовная путаница, аккуратно классифицированная как “агностицизм”, настоящих атеистов, по-видимому, стало намного меньше в 1990 г., чем было в 1890 г.

И все-таки, организованная религия полна парадоксов. Многие из них олицетворяет Карол Войтылла, ставший 16 октября 1978 г. 263-им римским понтификом с титулом папа Иоанн-Павел Второй. Он первый неитальянец, избранный папой после 1522 г., самый молодой после 1846 г. и первый со славянского Востока. Войтылла был кардиналом-архиепископом Кракова. В тот момент этот выбор был особенно удачным, так как Польша стала католическим центром. Сначала Гитлер, а затем Сталин и его последователи пытались сделать все, что в их силах, для уничтожения польской церкви. Гитлер закрыл ее школы, университеты и семинарии, уничтожил третью часть ее священников. Когда в 1945 г. Красная армия поставила у власти правительство в Люблине, существовало негласное убеждение, что церковь исчезнет при жизни одного поколения. Но довоенная Польша, в которой церковь имела специальный статус, оказалась более неблагоприятной средой, чем послевоенная народная республика, где ее активно преследовали. Новые границы превратили Польшу в одно из самых гомогенных государств в мире - более 95 процентов ее населения составляли этнические поляки и практически все - крещенные католики. Католицизм стал фокусом сопротивления враждебному коммунистическому режиму. В 60-х годах католическое духовенство восстановило свою довоенную численность - 18 000 человек. Количество религиозных служителей, т.е. священников, монахов и монахинь, выросло с 22 000 человек в 1939 г. до 36 500. Монастырских фондаций, братств и женских монастырей стало на 50 процентов больше, чем до войны. Около 92-95 процентов детей получали святое причастие после обучения в 18 000 религиозно-просветительных центрах. Более 90 процентов поляков были похоронены согласно католическим ритуалам. Крестьянская миграция в города сызнова евангелизировала городское население. Приблизительно три четверти жителей в городах заключали церковные браки. Нигде в мире не было подобных показателей [20]. Более того, католицизм был движущей силой, стоявшей за новым польским профсоюзом “Солидарность”, освященным церковью и начавшим функционировать на гданьской судоверфи в июле 1980 г. Через два месяца он получил неохотное признание со стороны властей, и в течение последующего десятилетия под руководством своего пламенного католического лидера Леха Валенсы постепенно расшатал режим. В 1981 г. он был запрещен, но через восемь лет, в апреле 1989 г., запрет отпал с падением коммунистического правительства. Через четыре месяца, 24 августа, Польша стала первой страной в коммунистичесхом блоке, которая назначила некоммунистическое правительство во главе с премьер-министром Тадеушем Мазовецким. - соратником Валенсы и редактором католической газеты. Разрушение коммунизма закончилось в 1990-1991 г.г., когда сам Валенса стал президентом, и все остальные религиозные ограничения были отменены. Эта исхлючительно мирная смена показала, сколь мощным может быть союз стремления человека к личной свободе и силы религиозной веры.

Новый папа олицетворял собой парадоксальную энергию этого кипящего польского религиозного духа, выпущенного из окружавшего его атеистического государства. Сама его личность парадоксальна. С одной стороны - интеллектуал, поэт, драматург, профессиональный философ, воспитанный в феноменологической традиции, которая хотела христианизировать экзистенциализм, и в тоже время страстный приверженец культуры популистского католицизма: часовен, чудес, паломничества, святых, молитвенных четок и поклонения Святой Деве. Он был одним из активных участников Второго ватиканского церковного собора, созванного папой-реформатором Иоанном XXIII в 1962 г., чтобы совершить то, что он называл aggiornamento (осовременение) церкви, и который за четыре года модернизировал все аспекты ее деятельности вводом новой национальной литургии и формы консультативной демократии. Собор отражал оптимизм 60-х годов. Настроение продлилось лишь до 1968 г. - кульминационного как для католицизма, так и для всего светского общества, когда новый папа Павел VI отказался снять церковный запрет на использование противозачаточных средств, осудив их еще раз в своей энциклике Humanae Vitae (“Жизнь человека” - лат.). Для большинства церквей так же, как и для всего внешнего мира, 70-е годы стали временем утраченных иллюзий, уменьшением посещаемости, падением авторитета, ожесточенных внутренних распрей и утраты веры, с тысячами священников, отрекшихся от своего призвания. Одним из примеров были иезуиты - самый большой и самый влиятельный из церковных орденов. Когда открылся Собор, их насчитывалось 36 000 - в два раза больше, чем в 20-е годы. Во второй половине 60-х годов это увеличение прекратилось, и в начале 70-х годов сократилось на одну треть; количество учеников и новообращенных упало с 16 000 до скромных 3 000 [21]. Папа Иоанн-Павел Второй, отражая характерный для перехода от 70-х годов к 80-м годам новый дух реализма, консерватизма и возврата авторитетов, восстановил традиционный католицизм.

Подобно эпохе железных дорог в девятнадцатом веке, когда паломники ехали в Рим, Лурд и другие религиозные центры, оживляя католицизм под руководством папы, так и теперь Иоанн-Павел II использовал реактивные самолеты и вертолеты, чтобы отправлять, путешествуя по миру, рутинную часть своего понтификата, передвигаясь в специально сконструированном для него автомобиле со стеклянной крышей, известном как “папамобиль”, чтобы показать себя как можно большему количеству людей. В 80-е годы (и несмотря на свой возраст, даже в 90-е годы), папа посетил практически все уголки земного шара, даже по несколько раз, собирая иногда самые многочисленные толпы в истории. К концу 1990 г. более 200 млн. человек побывали на его службах. В мае 1981 г. на него было совершено покушение, но сразу же после выздоровления он возобновил свои поездки по миру. В Африке и Латинской Америке на его богослужения под открытым небом. собиралось по миллиону и более верующих. В Ирландии стеклась половина населения, чтобы его услышать. В Польше, в Ченсто- хове - известном священном месте Святой Девы - собралось 3,5 млн. верующих, самая большая толпа из отмеченных когда-либо [22].

Эти собрания показывают как сферу охвата христианства, так и сколь много оно изменилось в демографическом аспекте. Когда папа Иоанн-Павел II вступил в должность в 1978 г., римских католиков насчитывалось 739 126 000 - около 18 процентов всего населения Земли, которое было 4 094 110 000 человек. Эта группа была мощной образовательной и культурной силой, так как имела 79 207 начальных школ, более 28000 средних школ и обеспечивала почти один миллион мест в университетах. В начале 60-х годов католики из исконных европейских центров (плюс Северная Америка) все еще составляли 51,5 процента всех католиков. Но при восшествии на престол Иоанна-Павла 11 католицизм превратился в религию Третьего мира. Из шестнадцати стран, в которых католики превышают по численности 10 млн., восемь - из Третьего мира, и их список, по-видимому, выглядит следующим образом: Бразилия (более 100 млн. католиков и в настоящий момент с самым большим контингентом епископов - 330), Мексика, Италия, Аргентина, Колумбия, Перу, Венесуэла, Франция, Испания, Польша, Западная Германия, Чехословакия, Соединенные Штаты, Заир и Филиппины [23]. К 1990 г. более 60 процентов католиков проживали в развивающихся странах - в основном в Латинской Америке и Африке. Подсчитано, что к концу 90-х годов цифра возрастет до 70 процентов. Католицизм не только перестал быть, в основном, европейским - он стал городским вероисповеданием и даже мегалополисным. К 2000 году огромная часть католиков будет жить в гигантских городах с населением свыше 5 млн., большинство из них в двух, самых больших городах - Мехико, население которого по прогнозам станет 31 млн. и Сан-Паулу - 26 млн. [24]. В то время, как наибольшее число католиков проживает в Латинской Америке - благодаря высокой рождаемости ее население увеличилось более чем в два раза в сравнении с 1945 г.,- католицизм в черной Африке распространялся быстрее путем обращения. Одно исследование середины 70-х годов показывает, что после увеличения количества миссионеров в два раза в сравнении с 1950 г., католицизм увеличил количество новообращенных в христианскую веру с 25 млн. в 1950г. до, приблизительно, 100 млн. в 1975 г. [25] Предполагается, что в начале 90-х годов количество католиков в Южной, Центральной и Восточной Африке составит около 125 млн.

И все-таки в передовых странах даже католицизм, несмотря на все усилия Иоанна-Павла II, не застрахован от эрозии. В Соединенных Штатах данные на душу населения показывают, что постоянное воскресное посещение церквей (англиканских и неангликанских) достигло своего пика в 50-е годы (для Европы это были 80-е годы прошлого века). Посещение богослужений у католиков в сравнении с другими основными христианскими церквями продолжало расти до середины 70-х годов, достигло и задержалось наверху кривой до конца 80-х, когда появились доказательства общего спада, причиненного серьезными разногласиями внутри церкви Северной Америки по вопросам о противозачаточных средствах, расторжения брака (что было гораздо труднее при Иоанне-Павле Втором), отношения к гомосексуалистам, роли женщин в духовенстве и по другим спорным вопросам, по которым папа занял консервативные позиции. Подобные тенденции стали заметны и во Франции, Италии и Испании, но не в Польше и Германии. В Британии, где в 80-е годы постоянные воскресные посещения церкви упали ниже 10-процентной границы, одно авторитетное исследование - “Статистические данные англиканской церкви”, опубликованное в марте 1991 г., пришло к заключению, что в десятилетие 1981-1990г.г. английские церкви в целом потеряли 500 000 постоянных воскресных прихожан. За исключением баптистов, посещаемость во всех основных церквях упала. Англиканская церковь - третья по величине - лишилась десяти процентов своих верующих; но и римская католическая церковь, несмотря на то, что осталась с самой многочисленной паствой, потеряла тревожные 14 процентов. Выиграли, главным образом, харизматические и фундаменталистские секты, находящиеся на периферии нонконформизма [26].

То, что наблюдалось в мире в конце 70-х, в 80-е и 90-е годы, был широко распространенный отход от церкви и традиционных религиозных институций, пытавшихся рационализировать свою веру и достигнуть согласия с обществами, которые в самом общем смысле не являются религиозными; одновременно, с этим наблюдался рост фундаментализма, который, обходя рационализм, подчеркивал исключительную важность веры и чудодейственных откровений, и отвергал идею компромисса с институтами, основанными на неверии. Самым известным символом “рационализующейся” религии являлся Всемирный совет церквей, который в 80-е годы обращал внимание, главным образом, на общецерковные проблемы, минималистскую веру и на необходимость достижения согласия с марксизмом и другими антирелигиозными учениями. В течение всего десятилетия он терял поддержку и почти дискредитировал себя в феврале 1991 г. во время конференции в Канберре. Некоторые из делегатов были шокированы, увидев в фойе стенд, агитирующий за увеличение количества женщин-священников, на, котором “находились порнографические плакаты, на одном из них пара совершала неестественный акт”. Один довольно известный религиозный лидер, участвовавший во встрече, “потребовал от некой женщины-делегата, чтобы она совершила с ним половой акт”, после чего “несколько раз ударил ее по голове, пока она не подчинилась его желанию” [27]. Другой формой рационализации христианства была так называемая “теология освобождения”, возникшая впервые в Германии. Она хотела трансформировать католическую активность в радикальную политическую силу, действующую в “базовых церковных общинах”, организованных на принципе коммунистического ядра, и даже пропагандировавших применение силы для свержения правых тиранических правительств. В 70-е и 80-е годы она привлекла к себе внимание средств массовой информации, утверждая, что имеет широкую поддержку в Бразилии и Центральной Америке. В коммунистическом, сателлите Кастро – Никарагуа - четверо католических священников, исповедующих эту радикализованную форму христианства, в 1979 г. заняли министерские посты, а через два года, отказались подчиниться приказу своего епископа и вернуться к своим пастырьским обязанностям. Часть латиноамериканского духовенства, которая до этого обыкновенно поддерживала официальную власть, в период 1965-1980 г.г. начала верить только в спасение через веру [28]. Вся эта политизация католицизма, независимо от того, что столь очаровывала средства массовой информации, получила ограниченное распространение лишь среди малой части верхушки. Большинство священников и епископов, уже не говоря о мирянах, остались традиционно настроенными. После того, как теология освобождения была подвергнута некоторой проверке у народа, оказалось, что она не имеет особенного влияния. Никарагуанское сандинистское правительство под руководством марксиста Даниэля Ортеги, включавшее приверженцев теологии освобождения, потерпело поражение еще на первых свободных выборах в 1990 г.

В сущности, оба наиболее влиятельных религиозных явления Латинской Америки 70-х годов, получивших в 80-е годы еще более мощную и широкую народную поддержку, были фундаменталистскими. Первое явление - евангелическое протестанство, которому до тех пор запрещалось агитировать .за свою веру, или из-за конкордата между государствами и. католической церковью, или из-за законов, гарантирующих католицизму привилегированный статус. Снятие этих запретов привело к широкомасштабным миссионерским акциям протестантских групп, направляемых в основном из Соединенных Штатов, где евангелизм, эффективно используя телевидение, радио и кабельное телевидение, сильно преуспел в 60-е, 70-е и 80-е годы, сформировав так называемое “моральное большинство”. Усилия евангелизма в Латинской Америке, особенно в Мексике, Центральной Америке, Колумбии, Бразилии и Венесуэле, увенчались успехом, и в конце 80-х годов там уже работало новое поколение обученных латиноамериканских евангелистов. Ответом католицизма стал рост одного вида религиозного служения, чье начало, по-видимому, явилось спонтанным, существенно не отличающимся от протестантского евангелизма и которое известно как religiosidad popular (народная религиозность - исп.). Оно было аполитичным, анти-интеллектуальным, спонтанным, набожным, ревностным и пользовалось большой популярностью у бедных. Но если протестантский фундаментализм ставил акцент на Библию, то католический фундаментализм характеризовался культом (часто местных, неофициальных) святых мощей и часовен.

Но от этой новой исламской ревностности особенно выигрывают не ортодоксальные мусульмане-сунниты, которых большинство, особенно у арабов, и которые представляют собой правую, консервативную, застывшую исламскую верхушку, включающую обе управляющие фамилии - Хашемитов и Саудов. Эффект возрождения состоит в том, что он вдохновил драматичный раскол ислама, происшедший в седьмом-восьмом веках, когда появилась исламская ересь в форме шиизма и множество неправоверных сект, таких как друзы, исмаилиты и алавиты.