ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Действие закона стоимости в различных

общественно-экономических формациях.

Любое современное достаточно развитое общество достигло этого уровня развития только благодаря разделению труда между отдельными членами этого общества, ибо разделение труда есть наиболее эффективный способ приложения сил человеческих. Разделение же труда между производителями необходимо предполагает обмен продуктами труда между ними. Во все века справедливым считался обмен продуктами, на производство которых было затрачено примерно одинаковое количество труда (среднего производителя).

Теоретически, по Марксу, количество труда может быть измерено средним по обществу рабочим временем, затраченным на производство данного продукта. Так как практически измерить это время не представляется возможным, усреднение трудозатрат производится с помощью рынка, на который выносятся однотипные продукты, произведенные многими независимыми производителями. Именно на рынке, независимо от чьего-либо желания или указания производится усреднение трудозатрат отдельных производителей, и эти усредненные трудозатраты называются стоимостью продукта, принимающего при выносе его на рынок форму товара.

Товары обмениваются друг на друга в соответствии с законом стоимости, по которому этот обмен производится в зависимости от стоимости данных продуктов, товаров. С тех пор, как существует обмен, он в той или иной степени подчинялся закону стоимости. Однако, в зависимости от того, в чьих руках находятся средства производства и обмена, закон стоимости оказывает различное влияние на функционирование, развитие а иногда и на само существование того или иного типа общества.

Посмотрим же на развитие мировой истории с этой точки зрения.

Дорабовладельческие формации.

Рабовладельческое общество.

"К 2500 г. до н.э. закончилась та эпоха технического прогресса, которую мы можем назвать первой в истории человечества технической революцией. Одновременно произошли решающие перемены в структуре общества. На смену простым варварским общинам более или менее равных по своему благосостоянию земледельцев пришли государства, в которых подавляющее большинство населения жило на грани физического существования, часто в качестве рабов или крепостных, а все "излишки" плодов их труда использовались для создания роскошных условий жизни царьков или королей, знати и жрецов, а также для содержания чиновников и армий, составлявших "механизм" для изъятия у масс этих "излишков". Классовое деление стало основой структуры общества.

С точки зрения угнетенного крестьянина, крепостного или раба эти перемены выглядели явной катастрофой. Но с точки зрения человечества в целом, и в особенности с точки зрения людей, живущих сегодня на рубеже нового общественного преобразования, это был необходимый шаг вперед.

В неолитическом обществе, где излишек, созданный сверх минимального уровня, необходимого для физического существования, распределялся поровну между жителями деревни, редко какая-либо семья могла выменять у кузнеца на полученную долю излишка хотя бы одно орудие труда. Но возрастающая концентрация богатств в руках у немногих за счет многих давала возможность этим немногим обменивать имеющиеся у них излишки продуктов питания или других средств удовлетворения жизненных потребностей на изготовленные кузнецом орудия труда, и таким образом обеспечивать существование кузнеца или другого ремесленника-специалиста. Далее, многие технические сооружения (ирригационные системы, возведение городов, строительство гаваней, дорог и т. п.), имевшие большое значение для технического прогресса, требовали организации больших масс рабочей силы, изымаемой из непосредственного производства средств удовлетворения жизненно необходимых потребностей. Это стало возможным лишь потому, что несколько лиц обладали достаточным богатством (или, что практически равноценно этому, достаточной властью, чтобы заставить других работать на себя), чтобы содержать эти огромные массы людей.

Поэтому за полным установлением крупных классовых государств в Египте, Месопотамии и долине Инда незадолго до 3000 г. до н.э. последовало несколько веков великого расцвета различных областей техники. Был улучшен процесс обработки металлов, изобретено литье по глиняным моделям, разработан управляемый процесс выплавки бронзы (сплава меди с оловом, прежде получавшегося случайно иногда из руд, содержавших оба эти металла). Это привело к коренному улучшению качества изделий из металла по сравнению с изделиями из меди. Появилась возможность делать более долговечные орудия труда и отливать сложные по форме изделия, чего нельзя делать из меди без ее легирования. Все эти технические новшества дошли до Египта позже, через 1000 с лишним лет. К 2500 г. до н.э. корабли достигали в длину 35 метров и численность их экипажа составляла до 120 человек.

И все же с 2500 г. до н.э. наступил период, когда в течение многих веков технический прогресс шел черепашьими шагами. Длительное время не только не было сколь-нибудь серьезных открытий, но даже в тех областях техники, где основные идеи были уже разработаны, но еще не реализованы и где, как это нам теперь кажется, небольшие дополнительные усилия должны были привести к большим достижениям, даже там не было никакого дальнейшего технического прогресса, вплоть до средних веков. Этот технический застой был вызван не нехваткой задач, требующих своего решения. Некоторые из задач могли оказаться и трудными на той стадии прогресса, но усовершенствование упряжи или разработка специализированных молотов для конкретных целей были шагом, отнюдь не непосильным для разума людей того времени. Здесь надо искать более глубокие причины.

Наиболее вероятное объяснение кроется в природе социальной системы, господствовавшей в наиболее развитой части мира в этот период застоя. Общества того периода, когда социальные перемены были завершены, и классовое деление четко выявилось и установилось, делились в широком смысле на два класса. Огромные массы угнетенного народа - крестьяне, ремесленники, крепостные, производительным трудом которых создавались все материальные блага общества, получали за свой труд лишь то, без чего невозможно было бы само их существование. Малочисленные правящие группы жрецов, привилегированной знати и царьков никаким производительным трудом не занимались, но жили в роскоши, пользуясь плодами труда других.

Технические условия того времени обусловили очень большую пропасть, разделяющую эти два класса. Ведь медь была довольно редким металлом, а ее производство обходилось дорого; это в еще большей степени относится к олову, другой составной части бронзы. Добычу этих обоих металлов могли монополизировать небольшие кучки людей, пользующихся большой властью. Но бронза на этом уровне развития техники была главной основой экономического, и, тем более, военного могущества; вот почему власть и богатство были весьма резко сосредоточены в руках отдельных людей. Зависимость таких государств от ирригации, контроль над которой также легко монополизировать, подчеркивала эту тенденцию. В таком обществе независимые средние классы были весьма малочисленны (горстка купцов в Месопотамии, почти полное отсутствие их в Египте). Деление общества на небольшие автократические группы правителей и огромные массы трудового люда было почти абсолютным.

Рассмотрим теперь отношение этих двух классов к процессу изобретений и усовершенствований. Трудовой люд уже был знаком с существовавшими тогда техническими средствами, у него были и практические навыки, позволявшие ему осознать, как именно следовало бы усовершенствовать эти средства. Но он не был заинтересован в подобном усовершенствовании, поскольку вся добавочная масса продуктов его труда, создаваемая в результате такого усовершенствования, отбиралась у него и еще больше обогащала его хозяев. К тому же, работая днем и ночью до полного изнеможения, люди труда не имели столько свободного времени, чтобы заниматься изобретательством.

С другой стороны, господствующий класс смотрел на мир только с точки зрения потребителя. Люди этого класса, не зная толком способов производства, обычно не догадывались о его технических недостатках и не имели практических навыков для совершенствования производства. Они были хорошо знакомы с искусством эксплуатации людей труда, управления ими, изъятия у крестьянина собранного им урожая до последнего зерна и немало внесли "усовершенствований" в это свое искусство. Но они были неспособны совершенствовать методы технического развития общества.

Итак, вследствие того, что один класс обладал и знаниями, и навыками, необходимыми для технического развития, но не имел ни побудительных стимулов, ни свободного времени, а у другого класса не было таких знаний и навыков, технический прогресс оказался невозможным.

Различными путями собрано немало свидетельств того, что именно форма общества была причиной прекращения технического развития. В Египте, например, где процесс деления общества на классы был практически завершен, застой был почти полным. В Месопотамии, где у численно небольшого класса независимых купцов было прочное положение, и в различных периферийных районах, где новая социальная структура была не столь прочной и жесткой, еще мог происходить некоторый, правда, довольно скромный, прогресс. Так, колесная повозка получила распространение в Месопотамии и Сирии уже к третьему тысячелетию до н.э., то есть к тому времени, когда новый социальный строй обрел устойчивость. Но в Египте этого еще не произошло, а общество уже сформировалось. Конечно, египтянам уже было известно колесо, потому что они использовали его в переносных лестницах и военных колесницах, применявшихся уже в середине третьего тысячелетия до н.э. при военных осадах. И хотя, благодаря наличию нильского речного транспорта, роль наземных перевозочных средств в древнем Египте была гораздо меньше, чем в других странах, и здесь было немало таких работ, где применение повозок облегчило бы труд и повысило бы его производительность. Тем не менее, примерно до XVI века до нашей эры повозки распространения в Египте не получили. И даже после этого периода их внедрение было следствием вторжения народов из тех стран, где они уже широко применялись. Напрашивается вывод, что колесо не получило распространения в Египте потому, что сведения о нем не успели достигнуть этой страны до того, как ее общественный строй стал столь неблагоприятным для нововведений, что даже препятствовал его использованию" (Лилли. "Люди, машины, история").

Следует здесь же отметить, что любая авторитарная, диктаторская система построения общества требует для поддержания своего существования определенной идеологической системы обработки умов эксплуатируемых людей. Изначально в качестве такой идеологической системы выступала религия, и именно поэтому любая королевская власть всегда поддерживала религию своей страны и боролась против иноверцев единым фронтом со жрецами (священниками). Как уже было показано многими борцами против религии, господство последней в умах широких масс носит такой характер, что препятствует всякому свободомыслию вне установленных канонов и рамок, что противоречит основному методу изобретательства, требующему, как правило, взглянуть на положение вещей с другой, не совсем обычной точки зрения. "Это так, потому что нельзя иначе" - примерно таким образом формулируется принцип мышления религиозного человека. Вбиваемый с детских лет, подобный принцип делается руководящим принципом мышления человека во всех случаях жизни, в том числе и в процессе производства. Поэтому резко классовая форма общества не только сама по себе на определенном этапе своего существования начинает тормозить технический прогресс, но и создает внутри общества специфическую идеологическую среду, идеологическую и моральную атмосферу, препятствующую этому прогрессу.

Рабовладельческое общество.

Все материальные блага производятся трудом рабов. В руках рабовладельца раб был таким же орудием производства, как, скажем, грузовик, находящийся во владении современного предпринимателя. Закон стоимости в таком обществе действует простейшим образом, посредством рынка, на котором торгуют всем, в том числе и рабами. Однако хозяйство каждого рабовладельца недалеко ушло от натурального, и на рынок выносились лишь излишки продуктов, произведенных для собственного потребления, исключая, конечно, ремесленников. Кризисы могли случаться и у древних римлян, но это были простейшие кризисы, кризисы пере- или недопроизводства продуктов потребления, но не средств производства.

"Труд раба в рабовладельческом обществе отличает полное отсутствие заинтересованности раба в результатах своего труда"(А.А.Амаспюр). Поскольку раб был собственностью рабовладельца, последний не мог допустить его гибели в течение некоторого среднего срока его службы, по истечении которого судьба раба мало кого волновала. Поэтому он был обязан кормить и одевать раба пока тот мог работать. Величина этой кормежки и качество одежды раба никак не были связаны с результатом его труда, с его количеством и качеством. Поэтому раба заставляли работать максимально возможное время, но, со своей стороны, он совершенно не интересовался ни качеством своей работы, ни сохранностью орудий труда.

Ремесленное производство. Мануфактура.

Капиталистическое производство товаров.

Ремесленное производство являлось простейшим типом товарного производства. Ремесленник производит все свои продукты только для продажи, только для обмена, только как товары. Он не применяет принадлежащие ему средства производства как капитал (хотя и является их владельцем) до тех пор, пока работает на них сам, а не использует наемную рабочую силу. Таким образом, производство может быть товарным и не быть капиталистическим.

При этом простейшем виде производства и закон стоимости проявляет себя простейшим образом - товары обмениваются приблизительно по их стоимости, а право на использование доходов от их продажи однозначно определяется правом собственности их производителя на принадлежащие ему лично средства производства этих товаров и его трудом, вложенным в их производство.

В эпоху ремесленного производства производительные силы общества и пути сообщения в целом еще настолько слабо развиты, что ремесленник-предприниматель не может сильно расширять производство, сфера сбыта его мала, мал рынок, хотя он и существует. Разделение труда в ремесленном производстве находилось в зачаточном состоянии (ученики, например, делали черновую работу, заготовки, из которых затем мастер уже изготавливал собственно товарную продукцию).

Лишь мануфактура с ее разделением труда внутри предприятия, с ее возможностью производить продукцию высокого качества и в большом количестве с помощью низкоквалифицированных исполнителей, обученных выполнять только одну операцию, но делать это в совершенстве - именно мануфактура сняла одно из основных ограничений ремесленного производства - необходимость применения высококвалифиицированной рабочей силы пропорционально массе выпускаемой продукции.

Для расширения производства теперь достаточно было увеличивать лишь число рабочих и рабочих мест, средств производства. Именно мануфактура, постепенно развивая также и производство средств производства, вызвав спрос на средства производства, сделав развитие средств производства необходимой потребностью и условием развития производства предметов потребления, создала предпосылки для капиталистической системы хозяйства.

При этом общество уже стало разделяться не на чисто политические классы - вассалов и сюзеренов, трудящихся и правителей (одни из которых просто присваивали себе силой продукты труда других, произведенные с помощью принадлежавших самим производителям средств производства), а на классы политико-экономические - на владельцев средств производства и владельцев одной лишь рабочей силы (разорившиеся ремесленники, крестьяне и т.п., впоследствии - пролетариат).

Во всех вышеописанных типах обществ закон стоимости проявлял себя через всегда существовавший рынок. Но вследствие слабого развития этого рынка этот закон, несмотря на наличие частной собственности на средства производства, не вызывал кризисов перепроизводства, а приводил лишь к эксплуатации одних людей другими.

Основным признаком и условием существования капитализма является не товарное производство, основанное на законе стоимости (оно существовало и раньше и ни на каком другом законе кроме закона стоимости - справедливого товарного обмена - основываться не может), и не частная собственность на средства производства сама по себе (она также существовала и раньше), и не отделение средств производства от непосредственных производителей (это имеет место и в рабовладельческом строе).

Основным условием и признаком капиталистического производства является превращение рабочей силы в товар (создание рынка рабочей силы, рынка труда), в результате чего капитал получает возможность самовозрастания.

Капитал, по Марксу, есть стоимость (то есть совокупность материальных ценностей, произведенных полезным трудом людей), способная к самовозрастанию в результате потребления рабочей силы.

Только в том случае, когда образуется рынок рабочей силы, с помощью которого, как с помощью мерительного инструмента, можно определить стоимость рабочей силы, капитал может начать "впитывать в себя" эту стоимость и получает возможность самовозрастать.

Если же созданы условия, при которых рабочая сила стоимости не имеет, или ее стоимость невозможно определить, капитал теряет возможность самовозрастать, теряет способность к самовозрастанию, перестает существовать как капитал, превращаясь просто в средства производства и продукты потребления.

"Развитие капиталистической системы производства резко ускорило технический прогресс и повысило производительность труда. В то же время обострились противоречия между существовавшим королевско-феодальным политическим строем и новыми формами промышленного производства. С мануфактурными предприятиями кустарные ремесленные предприятия конкурировать не могли. Над ними нависла угроза потери ими всей самостоятельности, и превращения кустарей в наемную рабочую силу, либо полного лишения средств к существованию во время безработицы в результате конкуренции со стороны более производительных мануфактур. Поэтому они противодействовали созданию капиталистических предприятий, используя политическую силу своих цеховых объединений. Они видели также, что внедрение машин способствовало расширению капиталистического способа производства за счет их промыслов, и пытались помешать использованию машин.

Подобная оппозиция была неспособна остановить технический прогресс, но она его настолько задерживала, что для преодоления такого сопротивления понадобились коренные политические перемены.

Вокруг всех этих спорных вопросов в начале XVII века разгорелась ожесточенная политическая борьба, которая привела в Англии к революции, начавшейся в 1640 году. Через несколько лет старый политический строй сменился новым, покончившим почти со всеми прежними ограничениями. Политическая власть перешла теперь главным образом в руки нового класса капиталистов или буржуазии (поэтому и революцию называют буржуазной) в союзе с более прогрессивной частью аристократии.

Описываемая здесь картина страдает от чрезмерного упрощения. Во-первых, революция в Англии не завершилась через несколько лет, как это происходило потом в других странах. Первые шаги были сделаны во времена династии Тюдоров, а для завершения революции потребовались дальнейшие преобразования - сначала в 1688 г., а затем в виде целого ряда реформ, надолго затянувшихся и захвативших даже значительную часть XIX века. Капиталисты, захватившие политическую власть в XVII веке, принадлежали скорее к категории купцов и банкиров, чем владельцев промышленных мануфактур, класс которых тогда только нарождался. Поэтому борьба продолжалась и до XIX века, пока промышленники не получили свою долю политической власти, необходимой им для содействия полному процветанию крупной промышленности.

При социальном строе, который покончил в основном с феодальными ограничениями, английская промышленность стала развиваться невиданными темпами. Поскольку Англия вступила на промышленный путь развития раньше других стран более, чем на столетие, на протяжении этого периода она не встречала почти никакой конкуренции. А с ростом промышленности вставало много новых задач, искать решение которых приходилось искать на пути изобретательства. Вот почему в течение целого столетия с лишним в перечне изобретателей стоят почти исключительно фамилии англичан.

Капитализм оказался в последующие два столетия гораздо прогрессивнее всех прежних цивилизаций. Он обеспечивал лучшие экономические возможности для накопления капитала, необходимого для использования крупных машин и создания рынка рабочей силы, обслуживающей такие машины. Своим рынком, свободной конкуренцией он обеспечивал расширение торговли, чтобы сделать прибыльным крупномасштабное производство. Свободная конкуренция разоряла владельцев малоэффективных предприятий, обеспечивая таким образом дополнительные преимущества за передовой технологией производства. Помимо всего прочего, капитализм пересмотрел деление общества на господ и рабочий люд, которое столь часто в прошлом задерживало развитие технологии производства. В прежнем классовом обществе правящие классы не имели почти никакой связи с производством. В хозяйственной жизни они выступали прежде всего в роли потребителей, забиравших долю продукта и почти не интересовавшихся тем, как этот продукт производится. В полную противоположность феодалу, капиталист, хотя сам непосредственно не производит, но полностью отвечает за организацию производства и управление предприятием. Его благосостояние находится в прямой зависимости от производительности фабрики или рудника. Поэтому он кровно заинтересован в изобретениях и совершенствовании технологии производства.

Капитализм не уничтожил классового деления общества, он просто изменил его характер. Но эти перемены на какое-то время устранили причины, задерживавшие развитие производительных сил". (Лилли. "Люди, машины, история")

Тем не менее, из трудящегося продолжали высасывать все соки, весь возможный прибавочный продукт, но теперь уже в менее здоровой обстановке. На промышленных предприятиях XIX века человек изнашивался гораздо быстрее из-за нездоровых условий труда. В то же время развитие производительных сил и расширение рынка привели к тому, что действие закона стоимости стало проявляться в виде периодических кризисов.

Причины и развитие кризисов были нами разобраны в первой части книги и, как мы видели, их механизм достаточно сложен. В общей форме можно сказать, что кризисы происходят в результате того, что в условиях исключительно частной собственности на средства производства экстенсивное развитие промышленности (т.е. простое расширение производства без одновременного повышения производительности труда) в определенный момент наталкивается на дефицит рабочей силы. Сама по себе эта формулировка не дает объяснения механизма развития кризиса, однако в сжатой форме указывает на причины его возникновения.

*

Одной из попыток решения проблемы кризисов с помощью государства было установление режима политической диктатуры в Германии в 1933 году.

Способ преодоления кризиса, предложенный идеологами партии фюрера, был прост, как колумбово яйцо. Партия мелких предпринимателей ("лавочников") НСДАП считала, что монополизация промышленности и есть та причина, которая приводит к кризисам, так как во время кризисов мелкие предприниматели разоряются, а монополии выживают и наживаются. Как и все прочие "социалисты", национал-социалисты Германии, выхватив один тезис из экономического учения Маркса, предали все остальное забвению и анафеме вместе с Марксом, а тезис этот выдали за наивысшее достижение научной мысли. Безусловно, в данном случае следствие было выдано за причину. Монополизация является естественной тенденцией развития капиталистического предприятия и всей системы. И в отсутствие противодействующих и регулирующих факторов может привести из-за своего неограниченного роста к неустойчивости системы, к "кризису". Вместо того чтобы законодательно ограничить монополизацию, создать антитрестовские законы (а это возможно было сделать только в условиях политически открытой системы типа американской и только понимая приблизительно причины кризисов), фюрер предложил "свою" программу преодоления кризисов - увеличение налогов на монополии и крупные отчисления в пользу государства. Эти средства были направлены в государственные предприятия по строительству дорог, военных объектов и т.п. Государственные предприятия не выступали в качестве конкурентов частным фирмам, и, что самое важное, не использовали получаемые средства на создание техники, повышающей производительность труда в масштабе общества. Они служили главным образом средством борьбы с безработицей, отвлекая излишнюю, в том числе и некондиционную, рабочую силу из сферы частного производства.

Результат не замедлил сказаться. Заставив таким образом частные фирмы работать в условиях постоянного дефицита рабочей силы и сделав внутренний рынок постоянным и даже расширяющимся (ибо при разорении мелких фирм рабочая сила отвлекалась в госсектор, а не выбрасывалась на улицу), такая система привела к повышенному расходу переменного капитала, к общему снижению темпов накопления, что несколько приостановило наступление очередного кризиса. Но снижение темпов накопления имело следствием и уменьшение темпов технического перевооружения производства. В результате конкурентоспособность немецких товаров на внешнем рынке уменьшилась, и, поскольку Германия ввозила большое количество сырья, рост промышленности, хотя и медленный, натолкнулся на сырьевой барьер. Характерно, что такое государство, как Германия, дошло до этого состояния всего за 6-7 лет.

Для того, чтобы решить сырьевую проблему, крупные монополии стали подталкивать правительство к войне. К тому времени большинство немцев политически уже поддерживало фюрера: еще бы, ведь он всем дал работу! Разве это не главное для "маленького человека"? До тех пор, пока партия фюрера обеспечивала рост национального продукта и процветание всех и каждого, ни у кого не было и мысли о том, что все происходящее может кончиться войной. Лишь коммунисты Германии предупреждали: "Фюрер - это война!". Но исходили при этом, конечно, не из экономических законов развития общества, а из истории диктаторов, которых хватало во все времена.

*

На этом мы заканчиваем рассмотрение общественно-экономических систем, в которых закон стоимости проявляет себя через рынок и тем самым оказывает непосредственное регулирующее действие на экономику каждого отдельного предприятия. Теперь мы переходим к анализу экономических с нерыночного типа, в которых производство поставлено в такие условия, что закон стоимости, хотя в конце концов и проявляет себя, но весьма и весьма опосредованно. Единственным общим для этих двух экономических систем является то, что закон стоимости в обоих случаях проявляет себя, как говорил Маркс, "за спиной производителей", без их ведома и желания. Но на то он и ЗАКОН ПРИРОДЫ!

Нам теперь осталось проследить, каким образом этот закон на деле проявляет себя в переходный период между капитализмом и предполагаемым коммунизмом, в период полного обобществления средств производства, то есть в тот период, когда созданы все условия для "очень простого", по словам того же Маркса, подсчета затрат непосредственно-общественного труда. (См. по этому же вопросу приложение к этой книге "Анти-Стрелинг").

"Новое общество".

В работе Ульянова "Три источника и три составных части марксизма" Марксу, как провозвестнику пролетарской революции, противопоставляются так называемые "утописты" - Сен-Симон, Фурье и Оуэн. Справедливость требует здесь отметить, что по крайней мере последний из этой плеяды не может считаться утопистом. Вообще утопизм есть стремление строить представление о будущем и само это будущее, не опираясь на законы природы и общества или игнорируя их вовсе. А в те времена общественные законы не были слишком уж разработаны, так что каждый, кто пытался представить себе направление развития общества, вполне мог оказаться утопистом.

Так вот, именно Оуэн, может быть интуитивно понимая все законы современного ему капиталистического общества (ибо он был крупным фабрикантом, причем нажил состояние в результате прогрессивных социальных экспериментов на собственных фабриках на свой страх и риск), именно Оуэн был как никто другой максимальным реалистом. Не кто-нибудь, а именно Оуэн еще в 1825(!) году попытался в реальности провести опыт с установлением общественной собственности на средства производства, опыт, о котором лишь в теоретическом плане говорил Маркс много лет спустя. Маркс безусловно знал об этом опыте, так как Энгельс сотрудничал в печатном органе Оуэна. Причем Оуэн был, по-видимому, очень порядочный человек и имел совесть. Он основал колонию "Новая гармония" - прообраз социалистического и коммунистического будущего общества - на добровольных началах: 8ОО(!) человек в США добровольно(!) приняли участие в попытке построения нового общества, свободного от эксплуатации человека человеком. Как указывает биограф Оуэна, "колония распалась еще до того, как сработали законы окружающего ее капиталистического общества" (Подмарков. "Роберт Оуэн"). В чем причины этого распада и какие именно законы должны были сработать, Подмарков не берет на себя смелость уточнять, но это сейчас для нас неважно; мы и сами поймем это на основе изложенных ниже законов развития социализма. Важно другое - об этом опыте знал не только Маркс, но и Ульянов. Это, с одной стороны, не помешало ему объявить Оуэна утопистом и заставить всех в это поверить. С другой стороны, опыт Оуэна должен был показать любому человеку, повторяем, имеющему совесть и сознающему ответственность за судьбы миллионов людей, что необходимо продумать до мельчайших подробностей законы развития будущего общества, прежде чем выходить на пролетарскую революцию, заранее зная, что страна окажется в капиталистическом окружении, т.е. в ситуации, до определенной степени похожей на оуэновскую. Этого сделано не было. Поэтому Ульянова можно назвать политическим аферистом XX века с гораздо большим правом, чем Оуэна - политическим утопистом XIX века.

Далее нужно остановиться на характеристике двух других утопистов - Сен-Симона и Фурье, данной Ульяноовым в той же работе. Признавая эту оценку правильной в смысле той исторической роли, которую они сыграли, нельзя не обратить внимание на одно обстоятельство, не отмеченное Ульяновым и, по всей вероятности, не случайно оставленное им в стороне - а именно на то, что эти мыслители, видя все недостатки современного им общества и призывая людей к созданию общества более совершенного, предлагали ту или иную его модель. И пусть эти модели были утопичны и обладали массой недостатков, но они были, во-первых, открыты для критики современниками, и, во-вторых, переход к ним мыслился отнюдь не путем насилия (такая мысль была безусловно чужда этим философам), а путем всеобщего согласия и убеждения. При этом под насилием мы понимаем не устранение прогнившей политической системы того или иного типа, системы, уже не соответствующей новым производительным силам. Такое устранение часто требует насилия, но такого, масштабы которого и ограничиваются этим актом. Под действительным насилием мы понимаем насилие, сопровождающее все дальнейшее развитие общества на пути к "светлому будущему". Ибо такое насилие с неизбежностью уничтожает все лучшее и прогрессивное в народе, превращает его в стадо баранов, идущих за пастырем куда угодно, от пастбища до скотобойни.

Утописты были в этом отношении весьма честными и порядочными людьми. Они давали конструктивную критику существовавшего порядка вещей, хотя и не предлагали путей для достижения этой цели. Существо их предложений имеет для нас сейчас чисто академический интерес, но важным является то обстоятельство, что указывая цель - "идеальное", по их мнению, общество, они не указывали средств к достижению этой цели. Ленинизм же - учение о диктатуре пролетариата как средстве построения общества, свободного от эксплуатации - предлагая средство для достижения цели, не указывал саму цель, не давал даже модели такого общества, не описывал и не указывал законов, на которых такое общество должно быть основано; законов, не изданных и установленных верховной властью, и по этой причине способных изменяться и отменяться по произволу этой власти, а законов в научном смысле, не зависящих от воли отдельных людей или групп людей. Все внимание Ульянова занимала стратегия и тактика пролетарской революции - в этом он был по-своему гениален; о путях же строительства нового мира он считал возможным подумать после ее возможной победы. В результате оказалось, что в октябре 1917 года большевики вышли на революцию, не представляя себе, по существу, какими средствами и какое именно общество они собираются строить. то можно утверждать с полной определенностью, ибо ни в работах Ульянова, ни в известных нам сегодня работах его сподвижников нет на этот счет никаких указаний, кроме самых общих (например, "О кооперации"), направленных на решение текущих задач, требовавших в данную минуту хоть какого-нибудь решения.

На возможность победы социализма в одной отдельно взятой стране (именно социализма, а не пролетарской революции) Ульянов указывал в 1915 году в статье "О лозунге Соединенных Штатов Европы". По Ульянову, эта возможность вытекает из неравномерности экономического и политического развития капитализма. В дальнейшем эта мысль была им развита, и "возможность" превратилась в "необходимость", вытекающую из тех же предпосылок. Невозможность одновременной победы социалистической революции во всех странах, а стало быть и невозможность пресловутой "мировой революции", была им "обоснована" в статье "Военная программа пролетарской революции", хотя и увидевшей свет в 1917 году на немецком языке и в немецкой газете, но впервые перепечатанной на русском языке лишь в 1929 году, уже после смерти Ульянова. Ни в одной другой работе Ульянова эти вопросы не обсуждаются. Однако только при очень большом желании можно считать действительным "обоснованием" столь ответственного положения "марксизма-ленинизма" две фразы из вышеупомянутых работ. Сам по себе этот факт очень характерен для Движения: вождю уже давно было ясно, что "дело - швах", а о мировой революции продолжали кричать до конца гражданской войны и даже после нее!

В то же время нельзя сказать, что вопрос о возможности победы социализма в одной стране не изучался другими марксистами, современниками Ульянова. Еще в 1908 году известный большевик Богданов, не исключая возможности победы социалистической революции в одной стране (революции, заметьте, а не социализма!), дал весьма пессимистическую оценку последствий такой победы. Хотя эта оценка дошла до нас не в политическом, а в художественном его произведении (Богданов."Красная звезда"), ее стоит привести здесь полностью.

"Попытка немедленного социалистического перевоспитания земного человечества - это тот план, к которому мы все еще недавно склонялись и от которого теперь, по моему мнению, мы должны неизбежно отказаться (мы здесь приводим речь одного из участников марсианского совета, обсуждающего вопрос о возможной колонизации Земли). Мы уже достаточно знаем о людях Земли, чтобы понять всю неосуществимость этой идеи.

Там господствует капитализм и существует пролетариат, ведущий борьбу за социализм. Судя по этому, можно было бы думать, что недалек уже момент переворота, который устранит систему организованного насилия и создаст возможность свободного и быстрого развития человеческой жизни.

Но у земного капитализма есть важные особенности, сильно изменяющие все дело. С одной стороны, земной мир сильно раздроблен политическими и национальными делениями, так что борьба за социализм ведется не как единый цельный процесс в одном обширном обществе, а как целый ряд самостоятельных и своеобразных процессов в отдельных обществах, разъединенных государственной организацией, языком, а иногда и расою.

С другой стороны, формы социальной борьбы там гораздо грубее и механичнее, чем у нас, на Марсе, и несравненно большую роль в них играет прямое материальное насилие, воплощенное в постоянных армиях и вооруженных восстаниях.

Благодаря всему этому получается, что вопрос о социальной революции становится очень неопределенным; предвидится не одна, а множество социальных революций, в разных странах, в различное время и даже, во многом, вероятно неодинакового характера, а главное - с сомнительным и неустойчивым исходом. Господствующие классы, опираясь на армию и военную технику, в некоторых случаях могут нанести восставшему пролетариату такое истребительное поражение, которое в целых обширных государствах на десятки лет отбросит назад дело борьбы за социализм; и примеры подобного рода уже бывали. Затем отдельные передовые страны, в которых социализм восторжествует, будут как острова среди враждебного им капиталистического, а часто даже докапиталистического мира. Борясь за свое собственное господство, высшие классы несоциалистических стран направят свои усилия, чтобы разрушить эти острова, будут постоянно организовывать на них нападения и найдут среди социалистических наций достаточно союзников, готовых на всякое правительство, из числа прежних собственников, крупных и мелких (как в воду смотрел!- прим.авт.). Результат этих столкновений трудно предугадать. Но даже там, где социализм удержится и выйдет победителем, его характер будет глубоко и надолго искажен многими годами осадного положения, необходимого террора и военщины, с неизбежным последствием - варварским патриотизмом. Это будет даалеко не наш социализм.

Пролетариат все еще представляет меньшинство во всех, даже наиболее передовых странах. Большинство образуют не успевшие разложиться остатки класса мелких собственников, массы наиболее невежественные и темные. Восстановить их всех до крайней степени против пролетариата будет тогда для крупных собственников и их ближайших прислужников - чиновников и ученых - очень легко, потому что эти массы, по своей сущности консервативные и даже частью реакционные, чрезвычайно болезненно воспринимают всякий быстрый прогресс. Передовой пролетариат, окруженный со всех сторон страшно озлобленными, беспощадными врагами, - к ним примкнут и обширные слои отсталыых по своему развитию пролетариев, - окажется в невыносимом положении. ББудут бесчисленные предательские нападения, погромы, резня, а главное - вся позиция пролетариата среди общества будет как нельзя более неблагоприятна для того, чтобы руководить преобразованием общества.

Века национального дробления, взаимного непонимания не могли пройти даром - они надолго оставят глубокие следы в психологии освобожденного земного человечества; и мы не знаем, сколько варварства и узости социалисты земли принесут с собою в свое новое общество."

Существует и другая, очень важная особенность социалистической революции в октябре 1917 года, показывающая, насколько свободно "классики" обращались с ими же самими сформулированными "законами" общественного развития. А именно - известное марксистское положение о том, что революционные преобразования в обществе являются результатом и способом разрешения противоречий между выросшими в недрах старого общества новыми производительными силами и препятствующими их наиболее полному развитию производственными отношениями, было в октябре 1917 года несколько "забыто". В то же время, поскольку весь ход и характер февральской революции полностью отвечал вышеуказанному марксистскому положению и подтверждал его (ибо самодержавие действительно тормозило бурно развивавшийся в России капитализм и должно было уступить место буржуазной республике), то видимых "теоретических" причин для революции социалистической не наблюдалось. В России, отсталой аграрной стране, имевшей в то время всего чуть более 1100 тыс, рабочих, не было, да и не могло быть никаких "ростков" новых, социалистических производительных сил; в ней и капиталистические-то производительные силы только начинали свой рост. В то время зачатки новых социалистических производительных сил даже в крупных, развитых капиталистических странах были едва заметны.

Именно поэтому результатом октябрьского переворота была гражданская война, неизбежность которой Ульянов имел в виду еще до октября 1917 года. В сочетании с полным отсутствием представления у основной массы населения о том, какие производственные отношения несет с собой новая советская власть (ибо, как уже было сказано, никаких похожих на социалистические, отношений это население не знало раньше), все это вызвало ожесточеннейшую, кровавую борьбу внутри страны, которая не могла не отразиться на всем ходе ее будущего развития. Безусловно, революция победила благодаря правильной, почти безошибочной тактике Ульянова. Но при этом возникает вопрос - во имя чего и какой ценой? Ответ - во имя неизвестного, якобы "светлого" будущего, ценой рек крови по всей России и неимоверных страданий оставшихся в живых.

Революция в России.

В наше время принято считать, что всякая критика должна быть "конструктивной". Объявляя капиталистическую систему хозяйства антигуманной, несправедливой и т.д., необходимо не только указать коренную причину всех ее недостатков, но и предложить взамен новую систему, которая была бы по крайней мере не хуже старой по своим основным характеристикам.

Критика Маркса не была конструктивной. Он прямо заявлял, что не ставит своей целью предлагать модели новой системы - это, мол, дело последующих поколений. Он лишь указывает причину всех недостатков существующей системы - частную собственность на средства производства - причину, которую следует устранить, чтобы иметь возможность построить новое общество.

В настоящее время такой подход не может считаться правильным. Если бы Маркс утверждал, что в новом, свободном от эксплуатации обществе, не будет существовать частной собственности на средства производства, с ним, может быть, можно было согласиться. Но формулировка, данная Марксом, создает впечатление, что найдена наконец причина всех бед - устраните частную собственность и перед вами откроется путь построения бесклассового общества!

Сделанный из этих "теоретических" положений практический вывод об устранении частной собственности был близок и понятен народным массам, незнакомым ни с существом марксизма, ни с тонкостями научной методологии. Частная собственность должна быть уничтожена, а вместе с ней должны погибнуть и все пороки общества, на ней, этой собственности, основанного! Земля - крестьянам! Заводы - рабочим! На развалинах старого мира мы построим новое общество освобожденного труда!

Под такими лозунгами свершилась в России революция в октябре 1917 года.

Каким именно должно быть это новое общество, по каким законам, прежде всего экономическим, и в каком направлении оно должно и будет развиваться - никто и понятия не имел. Большевики, воспользовавшись революционной ситуацией, вышли на революцию, не имея никакой теоретической модели общества, к построению которого они должны были стремиться. В России был создан гигантский полигон для проверки разных экономических систем. И испытания этих систем немедленно начались.

*

Революция получает свое название в политическом смысле (буржуазная, пролетарская, крестьянская и т.п.) в зависимости от того, в интересах какого класса она осуществляется. Революция может получить свое название не по классовому, политическому, а по какому-либо другому признаку, например, экономическому, и тогда она именуется промышленной, аграрной, научно-технической и т.п. революцией.

В связи с этим термин "социалистическая" революция крайне расплывчат и неопределенен, ибо отражает только факт прихода к власти политической партии социалистов. Программы этих партий отличаются крайним разнообразием по той причине, что, как правило, социалистические партии выражают интересы одновременно нескольких классов, являются коалиционными. Общее в этих программах чаще всего следующее:

1. Национализация крупной промышленности и банков;

2. Ликвидация крупного землевладения.

Для иллюстрации этого приведем полный текст листовки "К гражданам России" - первого официального документа Советской власти.

"К гражданам России!

Временное правительство низложено. Дело, за которое боролся народ - немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание советского правительства - это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Хлеб-голодным!

Землю-крестьянам!

Заводы-рабочим!

Мир-народам!

Военно-революционный комитет при Петроградском совете рабочих и солдатских депутатов

25 октября 1917 г. 10 ч. утра."

С сегодняшней точки зрения ликвидация крупного (помещичьего) землевладения не является специфически социалистическим требованием, ибо оно по существу давно ликвидировано в развитых капиталистических странах. Национализация же крупной промышленности также непрерывно происходит в этих странах в ходе технического и промышленного прогресса. Таким образом, единственное существенное отличие социалистической программы от программы буржуазных партий состоит в требовании полной национализации всей крупной промышленности (хотя имеется, вообще говоря, в виду национализация всей промышленности).

Расплывчатость, неопределенность термина "социалистическая революция" состоит еще и в том, что одновременно необходимо уточнять, входит ли в программу политических партий, принимающих участие в революции, требование отмены частной собственности на средства производства. Ибо в том случае, если такого требования нет, социалистическая революция легко может стать буржуазной, а если такое требование есть, то она обязательно стремится перерасти в пролетарскую революцию. В вышеупомянутой листовке такое требование присутствует лишь частично - в виде требования "заводы - рабочим", т.е. другими словами, - национализация всей промышленности, сосредоточение ее в руках государства, сущность которого должна определяться политической партией, партией пролетариата, под руководством которой и силами которого эта революция осуществляется.

В отношении сельскохозяйственного производства нельзя было поступить сразу так же, как в отношении промышленности. В сельском хозяйстве практически отсутствовало крупное фермерское хозяйство, основанное на капиталистических принципах, на использовании наемной рабочей силы. Кроме самой земли, национализировать было особенно нечего. С другой стороны, крестьянство, эта огромная мелкобуржуазная масса, выступало союзником рабочей партии только под лозунгом "Земля - крестьянам!"; при этом имелось в виду, что земля, принадлежавшая ранее помещикам, будет передана крестьянам в частное пользование, и на этой основе, может быть, будет развиваться фермерское хозяйство. Так считали крестьяне, иначе они не могли думать, ибо были прежде всего мелкими частными собственниками. Поэтому требование обобществления хозяйства в сельскохозяйственном секторе было преждевременным по крайней мере до тех пор, пока новая власть не наберет силу. Психология крестьянина, как частного собственника, индивидуального хозяина, оттолкнула бы крестьянство, составлявшее тогда большую часть трудящихся России, от рабочей, пролетарской партии. Крестьянство, по существу, было обмануто лозунгом "Земля - крестьянам!", оно еще не понимало и не могло понять, что его намереваются в дальнейшем "перевоспитывать" в коммунистическом духе путем расстрелов, грабежа, тюрем и лагерей.

Гениальность Ульянова проявилась в том, что он сумел, учтя неудовлетворенность крестьянства половинчатым результатом февральской революции (не устранившей помещичьего землевладения и, как следствие, не обеспечившей в сельском хозяйстве основы для развития капиталистических методов производства) и продолжающейся войной, объединить движение мелкого капиталиста - крестьянина с движением совершенно неимущего пролетариата - рабочим движением.

Россия имела огромные государственные долги (большевики отказались их платить), вся внешняя торговля была в руках иностранного капитала (большевики ликвидировали этот капитал, национализировав внешнюю торговлю), промышленность в значительной степени принадлежала иностранному капиталу (большевики "национализировали" и этот капитал). Установление в стране жесткой диктатуры, плановое развитие хозяйства в смысле концентрации усилий народа на ключевых направлениях развития хозяйства в ущерб или за счет сильного сокращения производства предметов потребления, вывели страну в число сравнительно развитых стран, имеющих экономическую независимость, а с точки зрения военного потенциала - превратили страну в решающую силу середины ХХ века.

Так обстоит дело с точки зрения государственной, политической, с точки зрения постороннего наблюдателя, интересующегося лишь расстановкой сил на международной политической арене.

В России 1917 года, хотя и имела место революционная ситуация, но недовольство народных масс по существу проистекало из-за незавершенности буржуазной революции и продолжения войны. Найдись в правительстве Керенского или в любой буржуазной партии силы, способные прекратить войну, хотя бы путем любых уступок Германии, и пролетарская революция не могла бы осуществиться. Ульянов учел, что ни временное правительство, ни одна из буржуазных партий не могут прекратить войну даже путем капитуляции. В этом еще раз проявился его тактический революционный гений.

Когда говорят о политической революции того или иного типа, то имеют в виду такое изменение форм управления общественным производством, при котором вновь возникшие в недрах старого общества производительные силы освобождаются от оков старых производственных отношений. Таково чисто философское определение социальной революции. Ранее мы это проиллюстрировали на примере английской революции. В жизни же на сцену выступают вполне конкретные классы (а не абстрактные производительные силы) и конкретные классовые отношения между ними (а не абстрактные производственные отношения). Возникновение противоречий между новыми производительными силами и старыми производственными отношениями приводит в конечном итоге к усилению классовых противоречий, причем интересно и важно именно то обстоятельство, что хотя сами эти противоречия возникают между слоями эксплуататорских классов (например, между нарождающейся буржуазией и существующим классом аристократии), но проявляются они в виде борьбы эксплуататорских и эксплуатируемых классов, как борьба эксплуатируемого класса против ухудшения своего положения за счет усиления его эксплуатации в новых условиях, по мере роста вышеуказанных противоречий. Политические ограничения, накладываемые на производство и сбыт продукции, выпускаемой на предприятиях нового типа, капиталистических предприятиях, приводят к усилению конкуренции между капиталистами, а отсутствие у капиталистов возможности увеличивать производительность труда на их предприятиях, ограничиваемой законодательными феодальными актами, не оставляет им другого пути для выживания, кроме усиления эксплуатации труда. При возникновении же стихийного сопротивления последних, бунта, на арену политической борьбы выступают различные партии - представители интересов различных групп и классов общества, пытающиеся с помощью тех или иных лозунгов, понятных народным массам, возглавить это движение, придав ему нужную политическую окраску, направив его по тем или иным политическим рельсам в нужном для представителей этого класса направлении - в направлении борьбы за власть. Если в результате революции к власти приходит класс, интересы которого практически совпадают с мероприятиями, которые необходимо проводить для дальнейшего эффективного развития производительных сил, то в результате этого развития положение эксплуатируемых классов улучшается, несмотря на то, что в некоторых случаях норма прибыли может даже увеличиваться, ибо производительность труда может расти быстрее, чем степень его эксплуатации. Вышеуказанные противоречия между эксплуататорскими и эксплуатируемыми классами уменьшаются, и новый слой эксплуататорского класса может удержаться у власти.

Политическая революция получает свое название по названию этого нового класса. Такими революциями были все буржуазные революции. Рабовладельческий и феодальный строй сформировались не революционным путем. Крестьянские же волнения (не вполне правильно называемые крестьянскими революциями, ибо ни одна из них не добилась успеха в вышеуказанном смысле) не были следствием изменившегося соотношения между производительными силами и производственными отношениями, а были лишь результатом истощения наличных производительных сил из-за усиления эксплуатации в силу различных, в том числе и главным образом внешнеполитических причин. Поэтому крестьянские бунты могли привести только к замене одной диктатуры на другую, как правило, более жестокую, могли привести к дворцовому и государственному перевороту, но никак не к революции в обычном понимании этого слова.

Таким образом, марксистское понимание революции как способа устранения противоречий между новой ступенью развития производительных сил и старыми производственными отношениями, препятствующими этому развитию, относится по существу только к буржуазной революции, в результате которой к власти приходит буржуазия, капиталисты, новый слой эксплуататорского класса, интересы которого в максимальной степени соответствуют интересам самовозрастания капитала, представителями которого капиталисты и являются.

Возникнув в недрах феодального общества, этот слой эксплуататоров начал развивать производительные силы с такой интенсивностью, что на известном этапе своего развития они действительно пришли в прямое противоречие с существующей системой феодальных производственных отношений.

К пролетарской революции 1917 года это определение не может быть применено, так как в недрах молодого буржуазного строя, только начинавшего свое становление в России и только-только набравшего достаточно сил, чтобы совершить в феврале 1917 года свою, буржуазную революцию, не было, да и не могло быть никаких ростков новых производительных сил, своим происхождением обязанных пролетариату. Не было никаких ростков нового, социалистического уклада, а стало быть, и не было никаких противоречий между этими несуществующими производительными силами и существовавшими капиталистическими производственными отношениями. Где-то в своих работах Ленин указывает, что это действительно так, и что задача новой власти - установить(!), поддерживать и развивать новые, социалистические производственные отношения (не упоминая и не поясняя при этом, кстати сказать, чем же по существу дела эти отношения должны отличаться от капиталистических с экономической точки зрения).

Таким образом, приходится констатировать, что в октябре 1917 года произошла не революция в классическом смысле этого слова. Произошел государственный переворот, то есть захват власти незаконным и неконституционным путем группою людей, выражающих интересы определенного слоя общества с целью использования этой власти в дальнейшем для сохранения существующих или создания новых общественных отношений с помощью силы, с помощью принуждения.

Если государственный переворот совершается в условиях, когда в обществе назрели перемены, когда налицо тормозящее прогресс действие старых производственных отношений, если после переворота создается конституция или новый свод законов, максимально соответствующие требованиям развития новых производительных сил, то можно сказать, что происходит революция. В таких случаях обычно лишенные власти слои общества оказывают минимальное сопротивление и могут рассчитывать только на иностранную помощь в надежде на реставрацию, так как не находят поддержки в народе и вооруженных силах.

Захват власти большевиками в октябре 1917 года, будучи по этому определению государственным переворотом, революцией, по существу, не являлся, ибо его задачей было не приведение в соответствие производительных сил и производственных отношений, а строительство принципиально нового экономического и политического строя.

Если бы в задачу переворота входило только доведение до конца буржуазной революции, переворот был бы оправдан исторически и экономически. На это, по-видимому, и надеялись социал-революционеры (эсеры), принимая в нем непосредственное участие как мелкобуржуазная партия.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в результате переворота началась гражданская война - ведь пролетариат составлял меньшинство в трудящейся России.

К октябрю 1917 года государственный сектор в промышленности практически отсутствовал. Национализировав промышленность и землю, революция ударила прежде всего по крупному и мелкому промышленному капиталу и крупному землевладению. Практически весь крупный капитал в России был иностранным, а основное население страны - мелкобуржуазным. Такая обстановка неминуемо должна была разрешиться гражданской войной при поддержке иностранного капитала и иностранной военной силы тех стран, буржуазия которых потеряла свои капиталы в России одновременно с потерей надежд на возвращение долгов царского правительства после того, как Советское правительство от них отказалось.

Ценой величайших усилий, страданий и жертв, ценой жизни сотен тысяч и миллионов людей была одержана победа в гражданской войне. Основной состав Красной армии представлял собой крестьянство, и роль рабочего класса в армии заключалась, в частности, в разъяснении крестьянству простой истины, что они сражаются и умирают за то, чтобы земля перешла в их руки, чтобы не допустить возврата помещиков и крупных землевладельцев, чьи интересы представляло временное правительство и "белое движение". Других вариантов для них не существовало.

К октябрю 1917 года у большевиков не было практической программы построения нового "социалистического" общества в том смысле, что не было теоретически разработано представление о том, на каких экономических принципах это общество должно функционировать. Такого представления, кроме самых общих слов, нет и до сего дня. Ни в одной строчке у Маркса нет указаний на то, что в будущем обществе, свободном от эксплуатации, не будет работать закон стоимости. Маркс требовал отмены частной собственности на средства производства, так как считал ее основной причиной возникновения кризисов и безработицы. Но он никогда не требовал создать такую экономическую систему, при которой бы не работал закон стоимости. Да он и не мог написать ничего подобного.

Закон стоимости потому и закон, что его действие проявляется тем или иным способом вне зависимости от желания людей (имманентно, как любил говорить Маркс), если и поскольку производство основано на разделении труда.

"Военный коммунизм"

Гражданская война оставила после себя совершенно разрушенную экономику не только в том смысле, что подверглись фактическому разрушению средства производства (это было бы еще полбеды), а в том, что были нарушены торгово-экономические связи между городом и деревней. Нужны ли рабочие в городе, нужен ли кому-нибудь их труд, это темному крестьянину неизвестно. Большинство производимых городом товаров нужны, по-видимому, самому городу. "В 1924 году из общей суммы производства госпромышленных предметов потребления 0.7 пошло на городское потребление и лишь 0.3 на удовлетворение крестьянского потребления. Это показывает, что наша промышленность далеко не в достаточной мере смогла проложить себе дорогу к массовому крестьянскому потребителю" (КПСС в резолюциях, с.790-791). А крестьянин сам хлебушек посеял, сам пожал и сам съел. И необходимость ему городской продукции еще нужно долго доказывать...

Однако, труд рабочих все-таки нужен в любом современном государстве. Рабочие производят (или должны производить) машины для сельского хозяйства, предметы потребления для города и деревни, оружие, наконец. Рабочий класс составляет основу партии, осуществившей переворот, без его поддержки партия не удержится у власти. А в городах - голод, рабочих кормить нечем, ибо единственным нормальным, полноценным источником продуктов питания всегда являлся товарообмен между городом и деревней. На определенный исторический момент, при данном развитии производительных сил в обществе определенное количество средств производства для ведения сельского хозяйства на необходимом уровне деревня получает из города. Для производства этих средств производства в городе имеется в наличии определенное количество рабочих. Но если по тем или иным причинам средства производства во всей стране разрушаются, деревня снижает уровень производства, используя более примитивные средства производства, чем раньше. Ибо деревня в принципе "самодостаточна". Одновременно разрушаются средства производства и в городах, и данное количество рабочих становимся избыточным, средств производства не хватает. Более того, разрушение производственных отношений снижает и производительность труда, и даже на уцелевших средствах производства становится затруднительным выпускать необходимые для деревни средства производства по прежней стоимости, они становятся дороже, и использовать их в сельском хозяйстве становится менее выгодно, так как они повышают стоимость сельскохозяйственной продукции.

Но количество рабочих в городах осталось прежним. И хлеб для рабочих нужно было получить, не дожидаясь, пока нарушенный товарообмен будет восстановлен или восстановится сам собой. Поэтому была введена так называемая политика "военного коммунизма", в соответствии с которой крестьяне должны были сдавать "излишки" своей продукции государственным продовольственным отрядам. Что именно считать излишками, устанавливалось местными властями. Естественно, что такая политика долго продолжаться не могла, так как в результате производительность сельского хозяйства дополнительно резко упала. В этом смысле обычно говорят, что "голод был организован большевиками". Никакой, конечно, специальной мысли организовать голод не было, он возник сам собой как результат снижения уровня производства, помноженный на неблагоприятные погодные условия (а когда они были благоприятные в России?).

Закон стоимости сработал почти сразу же. Крестьянин рассудил, что работать в поте лица, хоть и на собственной земле, ему незачем - все равно придут и все "излишки" отбеерут (а что в крестьянском хозяйстве того времени могло быть лишним, кроме лишних ртов?). Сознательность у крестьян проявлялась до тех пор, пока они воевали против дворян и помещиков за землю, против угрозы прямой и непосредственной эксплуатации. Но "вкалывать на дядю" они считали эквивалентным работе на капиталиста, на помещика, на чорта, на дьявола, но только не на себя. Раз земля - крестьянская, раз крестьянин работает на ней с помощью принадлежащих ему лошади и плуга, то и продукт труда должен принадлежать ему! Вот нормальная логика трудящегося производителя материальных благ, если он трудится не удовольствия ради, а чтобы обеспечить существование себя и своей семьи.

Закон стоимости диктует: если у вас есть общественное производство и общественное разделение труда, если у вас одни люди (крестьяне) занимаются производством сельскохозяйственной продукции, продуктов питания, а другие (рабочие) - производством промышленной продукции, средств производства, в том числе и для сельского хозяйства, то эти последние должны быть нужны крестьянам для того, чтобы быть обмененными на хлеб, который нужен рабочим, и притом эта промышленная продукция должна быть нужна крестьянам настолько, чтобы они сочли возможным покупать ее. И обмен этой промышленной продукции на сельхозпродукты должен производиться в соответствии со стоимостями этой продукции, а эта стоимость может быть определена только рыночным путем, с помощью рынка.

Система военного коммунизма не имеет ничего общего с товарным производством. Но поскольку в обществе есть разделение труда, то для его существования должен быть какой-то обмен, и если он не базируется на каком-либо объективном законе вроде закона стоимости, он должен быть основан на силе, на принуждении. В этих условиях сельскохозяйственное производство падает до минимума, и достаточно небольшого внешнего воздействия, скажем, плохой погоды, чтобы оно упало ниже минимального уровня. Тогда наступает голод, как это было в Поволжье в 1921 году, и уже никакими силами невозможно извлечь из деревни хотя бы горсть зерна, совсем наоборот, нужно спасать людей от голодной смерти.

Для того, чтобы проводить любую экономическую политику, при которой закон стоимости игнорируется частично или полностью, необходимо использовать метод принуждения, использовать силу не только при распределении продуктов, произведенных на основе общественного разделения труда, но и при их производстве, причем в масштабе всей страны.

При системе военного коммунизма не было возможности применить силу в процессе сельскохозяйственного производства (позже это удалось сделать в Китае, при Мао Цзе-дуне). Силу можно было применить только в фазе распределения произведенного продукта, а при этом, естественно, затраты труда производителей не находятся ни в каком соответствии с его благосостоянием. Скорее наоборот, чем больше производитель произведет продукта, тем меньший процент от суммы его он получит на руки. Поэтому такая система имеет сильную тенденцию к превращению в натуральное хозяйство, так как производитель принципиально не может получить необходимых ему продуктов и материалов в обмен на продукты, произведенные им самим, и вынужден сам производить все необходимое. Следует отметить, что при военном коммунизме это натуральное хозяйство стремится к "минимальному типу", т.е. оно преднамеренно не должно производить никаких излишков, чтобы их не отобрали и чтобы труд, затраченный на их производство, не пропал для производителя впустую. Наоборот, это хозяйство даже должно создавать некоторый недостаток, если наличие излишков рассматривается властями как принадлежность к враждебной властям группе населения (например, кулакам).

Вполне естественно поэтому, что система военного коммунизма просуществовала в России всего два-три года. Последствия продолжения ее после гражданской войны не заставили себя долго ждать. Производительность труда и уровень производства сельхозпродукции упали до минимально возможного, и в 1923 г. большевики были вынуждены перейти к замене продразверстки (т.е. военного коммунизма) продналогом.

Таким образом, при наличии общественного разделения труда и системы военного коммунизма закон стоимости проявляет себя в виде нециклического резкого спада производства. Поскольку продукты потребления распределяются государством в крайне ограниченных размерах, возникает подпольная торговля, черный рынок, спекуляция, а средства производства стоят неимоверно дорого, ибо они - единственный способ обеспечить свое существование. Отсюда - резкое обесценивание денег, инфляция, денежные знаки миллионного достоинства, возрастание бандитизма (жить как-то надо, а трудиться бессмысленно и негде) и прочие атрибуты военного коммунизма.

В этих условиях у Ульянова не было другого выхода, как разрешить временное функционирование частного капитала.

НЭП

(Новая экономическая политика)

Система продналога, при которой производитель заранее знает, какое количество произведенного продукта он должен сдать государству, а какое он может оставить себе и распоряжаться им по своему усмотрению, по-видимому, должна была поднять производительность труда и валовой сбор зерна. Поскольку в сельском хозяйстве частный капитал продолжал существовать (хотя и мелкий в каждом отдельном случае, но в массе своей - огромный), и в то же время имелось в наличии большое число хозяйств, хотя и получивших землю в результате революции, но не имевших средств для ее обработки (лошадей, плугов и т.д.), так называемых маломощных хозяйств (деревенская беднота), то одновременно с введением продналога, по мнению большевиков, следовало исключить или существенно ограничить использование наемной рабочей силы в лице деревенской бедноты более мощными хозяевами, которые стали называться кулаками. Это было сделано путем нескольких законодательных актов, а также путем организации сельских кооперативов на базе комитетов бедноты.

При этом безусловно снижались темпы роста производства продукции прочными хозяйствами, ибо они не имели возможности нанять необходимое число наемных рабочих для наилучшей организации и максимальной производительности хозяйства, а объединение десяти беднейших хозяйств в кооператив не было равно удесятерению их суммарной мощности. Однако такие меры хотя бы не подрывали базы пролетарской диктатуры в деревне - деревенские пролетарии продолжали бытьь объединенными (хоть и беднейшими), и слой зажиточных крестьян не мог увеличивать силу слишком быстро. Это - один из первых примеров (но далеко не последний), когда экономические интересы общества были принесены в жертву интересам политическим, несмотря на труднейшее экономическое состояние страны.

В то время 0.9 промышленности страны находилось в руках государства, так что применение частного капитала в сфере промышленности практически интересов государства не затрагивало, и частный капитал не мог занять в промышленности заметного места. Поэтому, как и ожидалось, он устремился в торговлю. Откуда возьмет частник начальный капитал - было не так уж важно, это могли быть как припрятанные сбережения, так и официальные ссуды. Одновременно принимались меры по становлению и укреплению кооперативной торговли. Кооперативы извлекали доходы, возникавшие вследствие того, что при розничной торговле товары продаются по несколько более высоким ценам. Эти доходы частично поступали государству, а частично оставались в кооперативе. Таким образом, государство одной рукой продавало кооперативу дешевле, а другой рукой забирало назад в виде налога некоторую часть этой разницы. Тем не менее, соотношение цен и прибыли должны были быть такими, что от кооперативной торговли выигрывали и потребитель и государство по сравнению с частной торговлей .

Частная торговля вначале процветала, ибо при тех же и даже более высоких ценах, по которым частники должны были покупать продукты у государства, они часто имели большую прибыль из-за подвижности частного капитала, из-за оборотистости частника как хозяина своего капитала. За примерами недалеко ходить. Осенью 1980 (!) года в некоторых городах РСФСР исчезли из магазинов... спички. Тут же на рынке появились предприимчивые дельцы, продававшие коробку спичек ценой в одну копейку по... рублю. Как говорится, не хочешь - не бери!

Постепенно обмен города с деревней ("смычка") стараниями частного и кооперативного капитала налаживался. Одновременно в течение 2-3 лет к 1924 году героическими усилиями рабочего класса удалось несколько оживить промышленность, которая начала выпускать около 35% довоенного уровня продукции.

Поскольку оптовые цены на любую продукцию, выпускаемую государственными предприятиями, диктовались централизованно, то конкуренция и рынок в масштабе государства отсутствовали уже с самого начала. Поэтому не следует представлять себе дело так, что при НЭПе намечался возврат к капитализму. Об этом, как неоднократно подчеркивал Ульянов, никогда не было и речи. Конкуренция между частными и кооперативно-государственными предприятиями существовала лишь в области торговли, носила локальный характер и способствовала лишь расширению рынка сбыта промышленной продукции. Но это не была конкуренция в сфере производства промышленной продукции и особенно в области производства средств производства, которая одна только и ведет к снижению издержек производства и стоимости продукции.

В этих условиях так называемый "возврат к капитализму" мог быть прекращен в любой момент - достаточно было создать частнику такие условия, чтобы его доход стал ниже некоторого минимального уровня, при котором становится бессмысленно тратить силы и средства на организацию бизнеса. Такие условия в конце концов и были созданы, а те частники, которые не желали сдаваться и, конечно же, пытались найти околозаконные способы продолжения бизнеса, были ликвидированы силой как враждебные буржуазные элементы общества.

К этому времени уже худо-бедно, но были налажены кооперативная и государственная торговля. В 1924 году Ульянов умер, и некоторое время НЭП по инерции еще существовал. Но к власти пришел Сталин. Началась новая кровавая глава в истории государства российского.

Всеобщая коллективизация

Введение продналога вместо продразверстки дало определенные результаты, и производство хлеба в стране начало увеличиваться. Тем не менее, поступление зерна в руки государства не увеличивалось и продолжало падать, несмотря на несколько урожайных лет. В доступных нам партийных документах нет ответа на вопрос о причине такого положения. Там, напротив, указывается на якобы уменьшение производства зерна. Суть же дела состояла в следующем.

Переход на систему продналога привел к увеличению производства зерна. Положение крестьянства улучшилось, крестьянин оказался "с хлебом". Но закон стоимости дал о себе знать немедленно. Ведь это зерно нужно было продавать в город, продавать государству. И если городские рабочие и служащие могли купить часть хлебной продукции села, то у государства не оказалось для этого необходимых средств. Эти средства могли быть получены только от продажи продукции государственных предприятий селу; но производительность труда на этих предприятиях была столь низкой, что прибыль от их деятельности была недостаточной, чтобы купить на эти деньги зерно у крестьян и продать его затем за границу. И никакой НЭП в торговле здесь помочь ничем не мог - торговля, как известно, не создает прибавочной стоимости (Маркс), она только способствует ее перераспределению.

Поэтому произведенное в сельском хозяйстве зерно не могло быть выкуплено, цена на зерно сильно упала, и посевные площади вновь стали сокращаться (в 1928 году они составляли только 90% довоенных).

С экономической точки зрения здесь все ясно как божий день. Если вы допускаете рыночную систему обмена продуктов сельского хозяйства на продукты промышленности, и при этом на одном полюсе обмена стоят независимые производители - крестьяне, то и на другом полюсе, в промышленности, должны стоять независимые производители - владельцы капитала (возможно, вместе с государством), но не один-единственный монополист-производитель государство. Ибо в этом случае независимым производителям приходится иметь дело с монополией на всю продукцию, нужную селу, а не на отдельные ее виды. И "слабые торговые связи", о которых разглагольствовал Ульянов, здесь совершенно ни при чем - если крестьянину нужен серп, и он стоит, по его мнению, разумных денег - он сам съездит за ним в город, а не будет ждать, пока ему привезут серп в село либо нэпманы, либо кооперативы. Все дело - в цене. И если бы государство могло произвести необходимое селу количество продукции по доступным ценам (то есть - с высокой производительностью), то политика продналога могла бы продолжаться и дальше.

Но произведенные государственными предприятиями "серпы" оставались в городе не потому, что не могли "доехать" до села, а потому, что были произведены с лишними затратами труда и материалов, и имели такую высокую цену, что в селе были никому не нужны. Продать же их по пониженной цене, приближающейся к действительной стоимости серпа, было нельзя - рабочие остались бы без зарплаты.

И Сталин, одним из первых разобравшийся в ситуации, предложил перейти к "коллективизации" крестьянства. До некоторой степени это предложение было логичным: на обоих чашах весов "деревня-город" должны стоять производители с одинаковым типом собственности. Иначе система не будет находиться в равновесном состоянии. И если нельзя было денационализировать промышленность, то нужно было "национализировать" крестьян. Разный тип собственности определяет и разный уровень и темп роста производительности труда, и, следовательно, разное количество произведенной в единицу времени продукции, разную величину стоимости одного и того же количества продукции. Внутри одного замкнутого государства не могут длительное время сосуществовать принципиально различные формы собственности.

В конце 1927 - начале 1928 годов обнаружилось резкое понижение хлебопоставок. Крестьяне придерживали излишки хлеба, потому что были повышены цены на промышленные товары. Естественно, выросли цены на хлеб и на рынках, где крестьяне пытались продавать его, припрятывая излишки от дополнительного обложения. Поэтому вольная торговля хлебом была запрещена - разрешалась только сдача государству по твердым ценам. Было введено чрезвычайное положение относительно конфискации излишков у кулака по статье 107 ("КПСС в резолюциях", т.1). Но вся трудность заключалась в том, что никто не мог в точности провести границу между кулаком и середняком. Сказывалась и деятельность "левой оппозиции", требовавшей перенести чрезвычайные меры и на середняка. Отсюда путаница и трагизм положения. В конце концов, хлеба у государства стало едва хватать, чтобы прокормить рабочих в городах, а экспорт хлеба почти полностью прекратился ("КПСС в резолюциях",т.1). Стали останавливаться текстильные предприятия, ибо хлеб тогда обменивался на заграничный хлопок, своего хлопка в стране не было. И, самое главное, прекращение импорта хлопка повлияло на работу военной промышленности, так как из хлопка добывался пироксилин - составная часть бездымного пороха.

По предложению Сталина, было решено ускорить процесс объединения бедняков и середняков в сельскохозяйственные артели. Было организовано более 200 тысяч кооперативных хозяйств (колхозов), в результате чего валовой сбор зерна увеличился с 4 млрд. пудов до 5.4 млрд. пудов, то есть более чем на 20%. Количество сданного государству хлеба увеличилось с 668 до 1400 млн. пудов, то есть более чем вдвое. Это было представлено как величайшая победа идеи коллективизации и позволило тут же, в 1930 году, перейти к ликвидации кулачества как класса; а поскольку оно, кулачество, оказывало естественное сопротивление, это означало физическую его ликвидацию.

Политотделы, специально образованные на каждом предприятии (хотя казалось бы, при чем тут промышленность?), совхозе или колхозе, были призваны советской властью выявлять и ликвидировать кулаков и сочувствующих им ("подкулачников") ("КПСС в резолюциях",т.1). В результате активной деятельности политотделов были "раскулачены" не только якобы буржуазные элементы, но и бывшие красноармейцы, учителя, агрономы, и пр. и пр. Этот процесс был "во-время" остановлен специальным указанием ЦК своим разбушевавшимся опричникам, иначе они просто перестреляли бы друг друга.

В дальнейшем для развития сельского хозяйства страны уже практически не было другого пути, чем путь колхозного строительства. Печальный опыт НЭПа показал народу, что государство, созданное большевиками, может допустить развитие частной инициативы в широком масштабе только в исключительно тяжелой экономической обстановке и с исключительно тяжелыми последствиями для тех, кто поверил в слабость этого государства и занялся широкой коммерческой деятельностью.

Практическими результатами "раскулачивания" были:

1. Почти полная ликвидация на селе хороших хозяев, знающих землю, знающих свое дело и умеющих организовать сельскохозяйственное производство; в деревне осталась беднота, деревенские пролетарии, никогда не обладавшие этими качествами в достаточной мере;

2. Поступление в фонд государства и колхозов имущества раскулаченных и их средств производства, что позволило дополнительно несколько поднять производство зерна;

3. Создание армии политических заключенных, направленных на строительство крупных государственных объектов (наиболее известным из них был знаменитый Беломорско-Балтийский канал, "Беломорканал", исключительно дешево стоивший государству и унесший больше человеческих жизней, чем Николаевская дорога), а также на организацию лесоразработок в удаленных восточных и северных областях страны.

Введенная в дальнейшем паспортная система закрепила крестьян в колхозах. Паспорта им на руки не выдавались, и они не могли уехать из колхоза в город, где требовался паспорт и "прописка", т.е. регистрация каждого жителя. В настоящее время паспорта выдаются колхозникам более свободно, но система "прописки" по-прежнему существует и не позволяет жителю деревни без особых на то причин переехать в город, ибо для устройства на работу в городе нужна прописка, а для прописки - справка с места работы. Этот порочный круг всем хорошо известен. Тем не менее в течение многих десятилетий происходил процесс "старения" деревни. Вся более или менее трудоспособная молодежь стремилась получить техническое или любое другое образование в городе и там остаться любыми путями, пользуясь постоянной потребностью города в кадрах. В деревнях остаются старики и дети, а также рабочая сила самой что ни на есть худшей кондиции, та рабсила, которая не может найти применения в городе.

Кроме колхозов, в сельском хозяйстве существовали и совхозы - государственные предприятия, расссчитанные на производство одного типа продукции на основе использования труда "по найму", труда рабочих. Таким образом, материальная база совхоза является не кооперативной, а государственной собственностью. Продолжительность рабочего дня в совхозе регламентирована законом, в отличие от колхоза, где основной единицей выработки является "трудодень" (без указания его продолжительности); в совхозе трудящийся получает стабильный оклад жалованья, как на государственном предприятии. В колхозе заработок зависит не только и не столько от "трудодней", сколько от доходности колхоза, т.е. сколько и чего будет на этот трудодень выплачено в конце года. Учитывая, однако, что колхозы не имеют большой самостоятельности не только в выборе культур, но даже в сроках посева и уборки этих культур (которые им навязываются центральным партийным аппаратом - см. Г.Троепольский - "Записки агронома"), преимущества колхозного хозяйства как хозяйства кооперативного оборачиваются для колхозников недостатками по сравнению с совхозами, где оклад гарантирован.

В результате всей этой деятельности большевиков в период с 1917 по 1930 годы подавляющее большинство трудящихся России было фактически отделено от средств производства. С точки зрения трудящегося, колхозная собственность ничем не отличается от государственной собственности не только потому, что работает субъективный принцип "не мое - значит ничье", и не только потому, что добровольный выход из колхоза практически невозможен, а уж о возврате пая, внесенного его отцом или дедом, просто и говорить смешно. Кооперативная колхозная собственность ничем не отличается по существу дела от собственности государственной потому, что использованием этой собственности в процессе производства (а это и есть самое главное, по чему можно определить действительного собственника средств поизводства!) ведают партийные и государственные органы. Именно они решают - что и когда сеять и жать, и сколько нужно сдать государству, и какие машины колхоз может, а какие - не может купить. Членам же этого колхоза и его председателю остается лишь "прилагать все силы к выполнению поставленных задач" (см. кинофильм "Председатель"). Ответственность же за результаты такого "использования" колхозной собственности несут исключительно колхозники, ибо именно им оказывается нечего жрать после того, как они не во-время посеяли и не во-время убрали, но ни в коем случае не государственный и партийный аппарат. Неплохо устроились, что и говорить!

"Таким образом, здесь мы подходим к вопросу совершенствования производственных отношений. Их основа - общественная собственность на средства производства. У нас она имеет, как известно, двоякую форму: собственность государственная и кооперативно-колхозная. Перспективу мы видим в слиянии этих двух форм в единую, общенародную" (Л.Брежнев. "Правда", 16 июня 1983 г.)

Независимо от своего названия, собственность на средства производства в эпоху развитого социализма (ЭРС) имеет одну форму - форму государственной (или, как ее еще иногда называют, "общенародной") собственности. Все трудящиеся (рабочие, служащие, колхозники) по своему отношению к этим средствам производства составляют один класс - класс трудящихся, не имеющих права собственности на средства производства, отделенных от средств производства.

В обществе, в котором закон стоимости проявляет себя через рынок, рабочая сила наемного рабочего является товаром и реализуется на рынке труда. Рабочий, отделенный от средств производства, и поэтому вынужденный продавать свою рабочую силу как товар, называется пролетарием. Тем не менее, по определению Маркса, он остается свободным рабочим, ибо только при этом условии он и может быть равноправным на рынке - как продавец своей рабочей силы, продавец своего товара.

Всякий наемный рабочий хорошо знает, что хотя средства производства ему не принадлежат, он не имеет права относиться к ним небрежно, портить или расхищать их, потому что у этих средств производства есть конкретный хозяин. Он хорошо знает, что, будучи замечен в этом, он не получит выговора, не будет обсуждаться как нарушитель на общем собрании рабочих, а будет тут же уволен с предприятия, и никакой профсоюз ему не поможет. То же самое относится и к качеству его труда - только хозяин, только администрация предприятия определяет степень профессиональной пригодности рабочего и необходимость его участия в производственном процессе. Конечно, в развитых странах степень влияния профсоюзов различная, и в развитых странах не так-то просто уволить человека, если он член профсоюза. Тем не менее, угроза остаться без работы есть главный стимул для любого трудящегося по найму, стимул, заставляющий его трудиться с максимальной отдачей сил при максимально высоком качестве труда.

Можно назвать этот стимул антигуманным. Но человеческое общество состоит из очень разных людей с самыми различными способностями, убеждениями и свойствами характера. Далеко не все понимают необходимость трудиться с максимальной отдачей для того, чтобы обеспечить максимальные темпы развития общества - это слишком отвлеченная категория для людей, живущих обычно потребностями сегодняшнего дня. И уж конечно, не дело администрации промышленного предприятия заниматься их воспитанием в этом направлении. Если человек недобросовестно относится к своей работе, значит он прямо или косвенно нарушает интересы общества, паразитируя на нем, давая меньше, а получая столько же, сколько и остальные, ему равные и подобные. Поэтому применение к такому антиобщественному элементу общества антигуманных мер, вроде увольнения с работы, может считаться оправданным даже по моральному кодексу строителей коммунизма. Добросовестные же трудящиеся не подпадают под действие этого принципа автоматически (до тех пор, пока производство работает ритмично, без спадов деловой активности - вот в чем недостаток прежних капиталистических формаций!).

Возьмем теперь случай, когда рабочая сила товаром не является, как это имеет место в ЭРС. Здесь так называемое право на труд является законом общества и обеспечивается, с одной стороны, опережающим ростом капиталовложений, что создает постоянную потребность в рабочей силе практически любого качества, а с другой стороны - практической невозможностью увольнения трудящихся администрацией, кроме случаев алкоголизма и прогулов. Таким образом, в ЭРС отсутствует основной "антигуманный" стимул, который при капитализме заставляет рабочего добросовестно работать на своем рабочем месте. Вместо этого существует огромная система воспитания, пропаганды и агитации за добросовестный труд, огромный механизм обработки общественного сознания, практически ничего не дающий для поднятия эффективности и качества труда.

---

---